— Черешня — кличка? — поинтересовался Олег Петрович.
— Фамилия.
— Уж больно нежная…
— Не дай бог встретиться с ним, как говорится, в темном переулке, — сказал Папахин. — За ним числится столько краж и разбойных нападений — о-е-ей!.. Короче говоря, Володин, Иванов и Черешня заманили Низовского на квартиру Володина, пристегнули его наручниками к трубе в ванной комнате и стали допрашивать… Пистолей к виску, а Низовский все же отпирается… Тогда они пригрозили, что наполнят ванну серной кислотой, бросят туда Низовского, растворят до конца и спустят в канализацию… Низовский видит, что с такими, как Иванов и Черешня, шутки плохи. Говорит: берите что хотите, а иконы я не крал… Иванов спокойненько этак заявляет: иконы стоят сорок тысяч, а за то, что сопротивляешься и отнял у нас уже час времени, — с тебя еще двадцать. Штраф…
— Ну и ну! — покрутил головой Шляхов, которому еще не приходилось встречаться с подобным.
— В общем, издевались над Низовским как хотели. Интеллигентный Иванов — больше всех… Кончилось тем, что Низовский написал три расписки по двадцать тысяч. Якобы он должен эти деньги Володину… Эти расписки приобщены к делу… Вот вам и обаятельный Иванов!
— Да-а, — только и мог протянуть Шляхов.
— Это еще что… В прошлом году во время пьянки в ресторане «Русь», это под Москвой, Иванов с дружками настоящий дебош устроили. Со стрельбой из пистолета… Многих обманывала его внешность… Да, а что тебе удалось установить по тому эпизоду?
— Пока не густо, — признался Шляхов. — На допросе Иванов повторил, что лечился в своей районной поликлинике. И якобы направление на стационарное лечение в больницу получил от своего участкового врача… Был я в той поликлинике. Там даже карточки на Иванова нет.
— Как нет? — переспросил Папахин.
— Не нашли, и все. Видимо, Иванов наврал.
Папахин помолчал.
— А знаешь, я на днях записался к зубному, — сказал он. — Искали, искали в регистратуре мою карточку — как сквозь землю провалилась. Новую выписали. Так что бывает, — развел руками Папахин. — С выводами не торопись.
— Но я говорил с невропатологами районной поликлиники. Никто Иванова не помнит. Не обращался… И направления в клинике я никакого не нашел… Остальное оформлено все чин по чину… Прямо ребус какой-то.
— Вот и разгадывай, — усмехнулся Папахин и серьезно добавил: — Ищи кончик ниточки. Только аккуратнее. Это целый коллектив… Врачи!..
Папахин мог и не напоминать Шляхову насчет врачей. Сам Олег Петрович, как, наверное, и многие, относился с большим уважением к людям в белых халатах, к их профессии. И не потому, что его жена врач. Когда нам плохо, мы идем к ним. А идти к доктору без доверия нельзя. Где доверие, там уважение. За их нелегкий труд, за ту ответственность, какую они берут на себя, борясь за наше здоровье, а зачастую и жизнь.
Вот почему, расследуя эпизод с Ивановым, Шляхов отлично понимал, с какой деликатностью он должен вести себя в клинике. И, хотя речь шла об опасном преступнике, любое подозрение, которое он мог своими действиями навлечь на кого-нибудь из медперсонала, было бы непростительным. Следователь не имел права допустить это.
Он решил получше присмотреться к людям, работающим в мужском неврологическом отделении.
Первое, на что обратил внимание Шляхов, посещая клинику, были переполненные палаты. Более того, несколько больных лежало прямо в коридоре. Мест явно не хватало.
Завотделением Лукина пожаловалась следователю:
— К сожалению, наши возможности ограничены. Госпитализируем только тяжело больных. Тем, кому полегче, приходится ждать…
Шляхов вспомнил свой первый визит сюда, сетования посетительницы, которую встретил в приемной директора. И еще подумал: нелегко директору. При всем желании, наверное, всех уважить нельзя. Поэтому и пишут, и ходят по высоким инстанциям…
Когда Олег Петрович вызвал на допрос старшую медсестру мужского неврологического отделения Зинаиду Сидоровну Носову, она тоже начала с больного вопроса:
— Хлопот у нас, конечно, хоть отбавляй. И все почему? Народу кладут больше, чем коек в палатах. Вот и крутишься целый день. И больные тяжелые. Многие не ходячие…
Носовой было пятьдесят лет. У нее крупные грубоватые черты лица и жидкие кудряшки на голове. В отделении она работала пятнадцать лет.
— Иванова помните? — спросил следователь.
— А как же, — ответила старшая медсестра. — Очень даже хорошо помню… Он у нас за последние два года три раза лечился.
— Что вы можете сказать о последнем его пребывании? — задал вопрос следователь. — Когда лег в больницу? Когда выписался?
— Точной даты не помню. Столько времени прошло… Положили его последний раз в ноябре прошлого года, а выписали в январе этого.
— Тяжелое было состояние?
Носова пожала плечами:
— У нас по пустякам не прохлаждаются. Если посчитали нужным положить, значит, нуждался… Спросите врачей.
— А вы как считаете?
— Наше дело маленькое…
Шляхова удивила ее осторожность:
— Но Иванов был ходячий?
— В общем-то да.
«Снова неопределенность», — отметил про себя следователь.
— Значит, гулял… Мог выйти на улицу… — Олег Петрович как бы рассуждал про себя.
— По отделению ходил, — подтвердила Носова. — А вот насчет улицы не знаю.
— А не отлучался из клиники? — продолжал следователь. — Ну, на день, два?.. В частности, 11 декабря прошлого года?
— У нас на этот счет строго, — нахмурилась Носова. — Прознают, что не был на месте хоть одну ночь, тут же выписывают!
Об этом Шляхов уже слышал от других сотрудников и поэтому задал следующий вопрос:
— Скажите, пожалуйста, Иванова кто-нибудь навещал в клинике?
— Кажется, навещали, — подумав, ответила старшая медсестра. — Без этого не бывает.
— А кто именно, не помните?
— Точно сказать не могу… Какие-то мужчины, — после некоторой паузы сказала Носова. — У нас столько народу ходит — всех в лицо не запомнишь…
Как ни пытался Шляхов узнать у Носовой какие-нибудь приметы мужчин, посещавших Иванова, та ничего сообщить не могла. И вообще толку от ее показаний было мало. Допрос не дал ничего нового. Выходит, Иванов 11 декабря 1980 года был в больнице. Иначе, по ее словам, и не могло быть.
— А кто был у него лечащим врачом? — задал последний вопрос Шляхов.
— Жигалина, — ответила Носова. — Елена Захаровна. Замдиректора клиники…
«Может, она сообщит что-нибудь интересное?» — подумал Шляхов.
И в тот же день решил навестить заместителя директора клиники нервных заболеваний.
Кабинет Жигалиной располагался на первом этаже большого корпуса, прямо у входа. Шляхову пришлось некоторое время подождать его хозяйку. Он узнал ее сразу, хотя видел впервые. Наверное, по тому, как энергично зашла она в больничный коридор с улицы, на ходу расстегивая модное демисезонное пальто. Открывая дверь своим ключом, она бросила на Олега Петровича вопросительный взгляд.
— Я к вам, Елена Захаровна, — сказал Шляхов.
— Проходите, — кивнула Жигалина, но в кабинет зашла первой.
Комната была куда скромнее, чем у директора.
— По какому вопросу? — продолжала на ходу Жигалина, вешая пальто на крючок, прибитый к боковой стенке шкафа.
Шляхов представился, показал свое служебное удостоверение.
— Интересно, — усмехнулась Жигалина, — чем я могу быть полезной?
— Несколько вопросов насчет одного больного…
— Присаживайтесь, — показала она на стул.
Следователь сел. А Жигалина тем временем облачалась в белый халат и, застегивая пуговицы на манжетах, заметила:
— Пуговицы зачем-то придумали… Одна морока… Не умеют у нас рабочую одежду шить… Нелепо, правда?
— Но, наверное, удобнее, чем длинная мантия с мехом, — откликнулся Олег Петрович.
— Мантия? — удивилась хозяйка кабинета.
— Такова была униформа средневековых врачей, — пояснил Шляхов. — А во время чумных эпидемий они должны были надевать особую робу с устрашающей маской в виде зловещей птичьей головы…