Аромат, исходящий от шпал, моросящий, делающий влажными наши лица дождь, послевкусие недавно выкуренной сигареты, тепло его дыхания, его особенный запах – все это для меня разом слилось в единый поток мельчайших устремленных частиц, образовало водоворот немыслимых ощущений и желаний.
У меня сохранилась фотография, сделанная им с того самого моста, на котором мы стояли так долго и так мало, чтобы успеть вдоволь насладиться друг другом и видом ночного пейзажа. На ней рельсы дорог, напоминающие издали лестницы, пересекались, при этом создавая неповторимую фантастическую композицию, и уходили в туманную, влекущую за собой неизвестность. Изумрудно-зеленый цвет дорог и желтые фонари-огоньки, черное ночное графитовое небо, усыпанное еле-заметными звездочками-точками – это все, что осталось мне на память о нем.
Фото хранится в моем телефоне. Я никогда не смотрю на него специально, лишь иногда натыкаюсь случайно, просматривая папку с фотографиями, если хочу удалить ненужные фотофайлы. Удалить это фото я не могу. Оно наполнено той непередаваемой, но, в тот момент, почти осязаемой безмятежностью, мягкостью.
Ощущение невыносимой грусти не покидает меня. Я скучаю. Я действительно скучаю по человеку, которого уже никогда не смогу вернуть. Когда я натыкаюсь на наши совместные фотографии, так или иначе хаотично разбросанные по гигабайтам виртуальной памяти, я понимаю, что виновата во всем сама, мне больше некого винить. Я сама сделала то, что сделала – сделала свой выбор.
Мы спустились на платформу. И тут я снова подумала, что о цели нашего приезда на станцию я до сих пор ничего не знаю.
На платформе мы были одни. Он снова закурил. Дождь усиливался, но это нас совершенно не беспокоило. Клубы табачного дыма, смешиваясь с теплыми парами выдыхаемого им воздуха, были настолько плотными по своей структуре, что на несколько секунд я переставала видеть что-либо вокруг.
Мы оба молча вглядывались в темноту, смотрели в одну сторону – на пустынные железные поперечные и продольные линии в ожидании электрички. Сигарета кончилась. Он вдруг обнял меня, встав сзади, так крепко, почти что схватил, насильно прижав к себе. Я растерялась сперва, но не шелохнулась, не успела и вздохнуть, замерла на мгновение и растворилась в его объятиях. Мурашки побежали по спине. Те незабываемые ощущения тепла и нежности, принятия и покорности, любви и понимания, погружения и полной отдачи живут во мне, они часто ассоциативно и рефлекторно вспыхивают в моем сознании. Он дышал спокойно, размеренно, дышал теплом. Мне передалось тогда его спокойствие, все вокруг будто бы замерло, исчезло. В тот момент на Земле не было никого, кроме нас. Мне кажется, я ни с кем таких чувств не испытывала, хотя была убеждена, что любила и влюблялась до встречи с ним ни раз. Все оказалось обманом… самообманом, фарсом.
Впереди замерцали огни. Слепящий, мощный, электрический свет юпитеров, скользя по рельсам, пронзая сумрак, освобождал станцию от покрова предстоящей ночи. Огромные, словно расширенные атропином, зрачки стеклянных фар медленно приближались к нам.
Это прибывал поезд. Мы наконец-то его дождались.
Какое-то время я еще не выпускала его теплые ладони из своих рук, и он не спешил убирать руки. Мы разнялись только тогда, когда поезд поравнялся с нами.
И тут, неожиданно для нас обоих, ни о чем не договариваясь, одновременно мы сделали то, чего никто из нас до этого никогда не делал. Мы оба стали размахивать руками, подпрыгивая на месте, таким образом, приветствуя прибывающий поезд, выкрикивая: «здравствуй!», «привет!», «как мы рады!».
Это была моя детская мечта. Все дети делают так, я уверена. Но я не делала так раньше, я, честно признаюсь, стеснялась. Я боялась то ли реакции пассажиров в поезде, то ли критикующих мои действия взглядов случайных прохожих.
Все произошло спонтанно и совершенно неосознанно, на уровне инстинктов, но он знал, что так случится. Он не мог этого не знать. Мы могли совершить что-то иное, нам могло прийти в голову что угодно, но то, что мы сделаем что-то вместе, что-то одинаковое и схожее, он точно знал. Мы очень похожи, и мысли наши об одном и том же, одни и те же. Цель того вечера была достигнута. Он хотел добиться именно этого. Он хотел показать мне, как два человека слышат друг друга и подчиняются друг другу на невербальном уровне, без лишних слов, без каких-либо договоренностей.