Я успела лишь подать записки о здравии своих родных и об упокоении уже почивших близких, как служба началась. Тогда я еще почти никого не знала в нашем храме, так как относительно недавно стала посещать реже утренние, а чаще вечерние богослужения. Знала только, что служили в храме на тот момент пятеро священников.
На улице было пасмурно. Или так казалось из-за отсутствия снега. Дома, улицы, люди – все было хмурым и неприветливым. Хотелось убежать прочь. Даже в храме тогда было не так светло, как в другие дни. Как будто свет не везде включили, или меньше было подсвечников с зажженными горящими свечами. Но, тем не менее, единственным спасительным местом, где можно было укрыться от мирских проблем и забот, был для меня храм. И по сей день это так.
Я очень хорошо помню свое состояние в тот вечер. Всю службу я очень нервничала. Я пыталась вслушиваться в тексты молитв, пыталась молиться, но мои мысли были посвящены лишь предстоящей исповеди. Это было для меня настолько важно, что я не могла думать ни о чем другом. Я взяла с собой маленькую книжку – как раз то самое пособие для «чайников», но перечитывала уже в пятый раз одно и то же предложение, а суть так и не была мне ясна до конца. К тому же стоять и читать пусть даже религиозную, церковную литературу и пренебрегать богослужением было совершенно неправильно. Тогда я убрала книжку в рюкзак, перешла из притвора, где стояла сначала, в правую часть храма и заняла очередь на исповедь. Меня искренне удивило количество человек, ожидающих исповеди – хвост тянулся, изгибаясь, до самого входа в храм.
Оказывается, как я уже выяснила позже, в тот день, а это был вторник, исповедь проводил отец Димитрий – иерей храма. Батюшка Димитрий считался духовным отцом храма и своих чад, иными словами – духовником. К нему люди шли толпами. Такая у него была положительная слава. Вот и объяснение такому количеству людей в тот день: все хотели поговорить с отцом Димитрием и просить именно у него отпущения всех накопившихся и случившихся грехов.
Помимо отца Димитрия на исповедь уже во время службы вышли настоятель храма – отец Владимир и иерей – батюшка Антоний. Батюшки подменяли друг друга: когда один служил, другой исповедовал. В действительности, в тот день отец Владимир и отец Антоний помогали отцу Димитрию, зная, что тот уйдет домой сегодня не скоро, а, скорее, затемно.
Тогда-то я не знала ничего о каждом из батюшек, поэтому я просто заняла очередь, решив, кто будет свободнее, к тому и пойду. На все воля Божья!
Отец Димитрий явно был старше остальных священников, его голова была практически полностью покрыта сединой, лик его напоминал лики, которые изображали на иконах – лики святых старцев. Он был спокоен и благоразумен, это чувствовалось на расстоянии. Он как будто излучал свет. Это светилась его душа, чистая и открытая для всех, кто пришел к нему тогда, и кто приходит сейчас.
Батюшка Антоний – человек низкого роста, на вид лет тридцати с небольшим, в круглых очках. Чем-то он мне напомнил повзрослевшего Гарри Поттера, простите уж за сравнение. Он был сосредоточен, но улыбка не сходила с его лица, он весь сиял. Добрейшей души батюшка, сразу видно. Поэтому к нему чаще и приходят дети на исповедь. Дети ведь доброту и ласку любят, все чувствуют, их не обманешь.
Настоятель храма – отец Владимир. Он главный в храме, руководитель, начальник, директор, если называть вещи мирскими словами. Он самый высокий из всех батюшек, на полторы-две головы выше остальных. Рослый, статный, красивый мужчина, с длинной бородой, смотрит на всех с большой надеждой и верой, но взгляд строгий, даже суровый, глаза только светлые, почти прозрачные, бледно-зеленого акварельного оттенка.
Боженька распорядился так, что исповедоваться мне нужно было именно у самого главного в нашем храме – у отца настоятеля.
Помню, когда очередь моя подходила, одна женщина, стоявшая позади меня, спросила, не к отцу ли Владимиру я стою на исповедь. А я в тот момент понятия не имела, кто из троих священников, вышедших для проведения исповеди, является отцом Владимиром, поэтому я просто молча кивнула.
Так и случилось, что пошла я к отцу Владимиру. Страшно было. Стояла секунд десять в смятении. Хорошо, батюшка помог. Сам вопросы стал задавать, а я в слезы… ведь правда все, в три щелчка расколол меня отец Владимир, я даже опомниться не успела, как уже стою, реву, платка нет, утираюсь рукавом, тушь потекла… неловко. Но единственное, о чем я тогда думала, так это о том, почему же я за всю свою сознательную жизнь ни разу до третьего января 201… года не исповедовалась.