Вертинского он пел так:
Еловый негр вам подает манто. Куда ушел ваш кисайчонок Ли? («Лиловый негр!»)Строку Пушкина:
Незримый хранитель могу чемодан («Песнь о вещем Олеге»)(вместо — «могущему дан»), А. К. Толстого:
Шибанов молчал из пронзенной ноги. («Василий Шибанов»)Пастернака:
И пахнет сырой грезедой резедонт… («Сестра моя жизнь…»)(вместо — «резедой горизонт»).
Кирсанова встречал словами:
Поцелуй бойца Семена в моложавый хвост(вместо — «моложавый ус» в поэме «Моя именинная»).
Если он слышал или появлялись в печати какие-нибудь хорошие новые стихи, он немедленно запоминал их, читал сто раз всем, радовался, хвалил, приводил этого поэта домой, заставлял его читать, требовал, чтобы мы слушали.
Так было с «Мотэле» Уткина. Маяковский услышал его впервые на вечере во ВХУТЕМАСе. Пришел домой возбужденный и не успокоился до тех пор, пока и мы его не узнали.
Так было с «Гренадой» Светлова, с ранними стихами Сельвинского, со стихами Маршака для детей.
Светловскую «Гренаду» он читал дома и на улице, пел, козырял ею на выступлениях, хвастал больше, чем если бы сам написал ее! Очень нравилась ему «Пирушка» Светлова. Из стихотворения «В разведке» он особенно часто читал строчки:
…И спросил он: «А по-русски Как Меркурия зовут?» Он сурово ждал ответа. И ушла за облака Иностранная планета, Испугавшись мужика.Он любил стихи Незнамова, просил его: «Почитайте, Петенька, „Хорошо на улице!“» — и ласково встречал Петра Васильевича его строчками:
без пяти минут метис, скажите пожалуйста!.. («Малиновый товарищ»)Часто читали вслух «Именинную» Кирсанова. За утренний завтрак Маяковский садился, напевая:
и яичницы ромашка на сковороде.В хорошем настроении он бодро пел кирсановское:
Фридрих Великий, подводная лодка, пуля дум-дум, цеппелин… Унтер-ден-Линден, пружинной походкой полк оставляет Берлин. («Германия»)Очень нравились ему строки поэта-комсомольца Бориса Веревкина:
И граждане и гражданки, в том не видя воровства, превращают елки в палки в честь Христова рождества.Он декламировал их на своих выступлениях и дома, для собственного удовольствия.
Одно время часто читал Сельвинского «Мотька-Малхамовес», «Цыганский вальс на гитаре», «Цыганские вариации».
Из стихотворения «Вор»:
А у меня, понимаешь ты, шанец жить…и
Нну-ну, умирать, так будем умирать — В компании-таки да веселее.Из «Улялаевщины» пел, как песню, акцентируя точно по Сельвинскому:
Ехали казаки, ды ехали казаки. Ды ехали казааки, чубы па губам. Ехали казаки ды на башке папахи, Ды на башке папахи через Дон на Кубань.Часто цитировал строчки Вольпина:
Поэтому, как говорил Жан-Жак Руссель, Заворачивай истории карусель. Не Руссель, товарищ, а Руссо. В таком случае не карусель, а колесо. («Королева ошиблась»)У Маяковского записана парафраза стихов Уткина, очевидно, подошедших ему под настроение:
Кружит, вьется ветер старый. Он влюблен, готов. Он играет на гитаре Телеграфных проводов.[49]Как-то, кажется в 1926 году, Маяковский пришел домой и сказал, что на завтра позвал Маршака обедать. Черт знает что делают с ним эти старые девы! Человек в ужасном состоянии!
Учительницы изводили тогда Маршака тем, что он «недостаточно педагогичен». Гостей Маяковский приглашал:
Приходи к нам, тетя лошадь, Нашу детку покачать.Если собеседник мямлил:
Раскрывает рыбка рот, А не слышно, что поет. («Сказка о глупом мышонке»)Очень нравилось ему:
По проволоке дама Идет, как телеграмма. («Цирк»)Провожая девушку домой, он говорил стихами Веры Инбер:
И девочку Дороти, Лучшую в городе, Он провожает домой. («О мальчике с веснушками»)Про ребенка, которого давно не видел:
Все растет на свете — Выросли и дети.Когда у кого-нибудь болела нога:
Ноги — это гадость, Если много ног. («Сороконожки»)Про собаку:
Уши висели, как замшевые, И каждое весило фунт. («Сеттер Джек»)