Моей, блин! Я ж рассказывал! И про пеньку, и про голопузого верёвочника из Новгорода.
Последним топает маленький какой-то, тянет торбу. Тоже мою, фирмовую. Был в Пердуновке момент, когда бабья собралось много, а занять их было нечем. Ну я и повелел нашить таких синих джинсовых торбочек с лямочками. Про синюю краску и исконно-посконную джинсу я рассказывал. Мои работники в них то инструмент носят, то продукты, то ещё что.
Барахольщики! Несуны-расхитители-спиногрызы! Я, факеншит уелбантуренный, стараюсь, напрягаюсь, придумываю… для блага всего человечества! И этих придурков — в частности! А они — тащут, хищуют и разворовывают!
— Сухан, сулицы к бою. По команде, начиная с переднего.
Тут они стали скрываться за вторым поворотом, мы дождались пока уйдёт последний и… и побежали. Резво-резво.
Срезали угол, выскочили на край лощины. Сильно срезали: внизу оказался их предводитель. Который шёл странно: спиной вперёд. Потому что тащил упирающегося Христодула. Тот упирался не от нашего присутствия — об этом он знать не мог, а просто по злобности своего характера. Ну не любит он, когда его на верёвке тянут! Другой туземец толкал его в задницу и бил по спине древком копья. Остальные топали следом.
«Тягач» поднял голову, очень удивился и сказал:
— Ц-цика (русский)!
«Толкач» дал Христодулу пинка и успокоил соратника:
— Васало (далеко).
И тут же полетел с тропы вниз по склону лощины, получив ответный пинок по… Да, вот именно туда. От согнутого и полузадушенного Христодула. О его злобности я уже…
— Сухан, бой!
«Предводитель команчей» получил сулицу в голову и умер, остальные по-сваливались в кучу на дне лощины ниже тропы. И тоже умерли. Потому что у Сухана оставалось ещё 9 дротиков, а их было только четверо. А я держал Курта — он так хотел побегать, поиграть…
Почти задушенный Христодул шипел и плевался, пока я его расшнуровывал, распутывал и разошейничал. Потом притих. Сказать что-то конкретное он не мог: одни эмоции и проклятия. Тяжелораненных… допросить не удалось — языка мы увы… Просто дорезали. Пока Сухан и Христодул занимались обдиранием и упаковкой хабара, я отрезал покойникам уши, сделал своё фирменное ожерелье и прошёлся чуть вперёд.
Предчувствия меня не обманули: лощина вывела к низине с речкой. Здесь наш отрог возвышенности заканчивается, а метрах в ста, на той стороне низины, начинается следующая гора.
Перекрёсток. Тропа разветвляется: одна идёт через речку на противоположную горку, другая — вдоль речки. Поперечная тропка — чуть натоптаннее. Выше по речке… похоже, пастбище. Или покос — трава слишком короткая.
Жилое место. Где-то здесь.
Жилья не видно. Ни дыма, ни запаха.
Соседи. Близкие. Враждебные. Кровные. Плохо.
Повесил на куст у перекрёстка свой «памятный знак» из отрезанных ушей и потопал обратно.
Осмотр ободранных покойников показал — подростки в возрасте от 12 до 16 лет. Ценного на них почти нет. Ножики, кресало… Два воротника со штопанных, ветхих, пропотевших рубах я срезал.
Эрзянская рубаха не похожа по крою ни на русскую, ни на рубахи других здешних народов. Сделана из одного полотнища, перегнутого поперек на плечах; бока из двух более коротких полотнищ («полотенец»), пришитых к центральному ниже рукавов. Рукава с боками соединяют квадратными ластовицами. Вышивка на мужской рубахе идёт по шейному и грудному вырезам, краям рукавов и подолу. Делается крестом, черными и красными нитками, ромбовидным, крестовидным и квадратным простым узором.
Вот пару образцов «по шейному вырезу» я и забрал. Каждый род имеет свою вышивку, всегда можно узнать — откуда покойник.
Да, кстати, эрзя — единственный здешний народ, в комплект женского костюма которого не входят полотняные штаны по щиколотку. Почему — не знаю. Но уже сам факт — радует.
Топали-топали, тащили своё возвращаемое барахло. И чуток — присвоенного. Христодула не нагрузишь — самого как бы тащить не пришлось. Идёт на одной эмоции. На какой? Как вы догадались? Правильно — на злобе. На всё. Что его как девку — умыкнули, что как тёлку на верёвке тащили, что в задницу пинали без уважения… Тут, наконец, Курт сделал стойку и побежал здороваться с Могутой.
Могута с выводком пошёл дальше — краеведением заниматься, а мы вернулись на полчище.