Какой торг, слюшай?! Самэц пришёл! Всё твоё — моё! За так! Видишь какой у минья «так»?
Интересно сравнить бой Текшоня и Сэняши с боем Добрыни и Змея Горыныча. Кто на кого нападает, как, где, по какому поводу. Впрочем, об особенностях угро-финского фолька по сравнению со славянским, я уже… Герой Калевалы обманом продаёт брата в рабство, выкупая собственную свободу.
Так и история Иосифа Прекрасного началась с аналогичного эпизода! А потом-то как развернулась! Хищные коровы из реки полезли! Во сне! В смысле: во сне фараона.
Может, мы какие-то неправильные? Что, хоть в сказках — своих не продаём?
Глава 371
Пришлось вступиться за «переговорщицу». Когда из соседнего «куда» стали пускать стрелы и кидать копья и камни во двор к Русаве. Наконец, ворота открылись и оттуда начали выходить люди. Женщины с детьми, с узлами. Тянущие коров и навьюченных лошадей.
Мои ребятки быстренько заскочили во двор. Стоило моим стрелкам появиться на частоколе со стороны соседнего двора, как и те открыли ворота. За полчаса непрерывного воя, плача и причитания всё население селения его покинуло. «Рой» — вылетел.
Две сотни душ, барахло, скот были направлены «за угол» — в устье близлежащего оврага.
— Ты обещал, что мы уйдём свободно! Почему нас сюда загнали?
— Русава, обещания были взаимными. Я свои исполню. Но мы договорились, что ваше имущество переходит ко мне. Прикажи своим людям раздеться.
— К-как?!
— Совсем. Догола.
— Не-ет!
Какой-то малолетний герой в толпе выдёргивает из-под полы топор, кидается на меня. И умирает, встретившись лбом с топором Сухана. Истеричная дура облезлого вида истошно орёт, гоня на реденькую цепочку моих людей стадо коров и лошадей. И умирает, получив стрелу прямо в распахнутый рот.
Воины расступаются, пропуская взбудораженных животных, и снова смыкаются перед людской толпой. Две женщины, старикан и несколько подростков падают, разрубленные точными ударами клинков. Толпа, получив по лицам очереди разлетающихся от ударов капелек крови своих односельчан, отшатывается, останавливается. А сверху, со склона оврага точно выбивает стрелами зачинщиков Любим.
— Ты! Ты обманул нас!
— Нет. Это вы — обманули. Вы согласились уйти мирно. Это — мирно?!
Трупы зарубленных туземцев. Одного из моих ребят всё-таки зацепили топором по ноге. У второго в боку, в поддетой под кафтан кольчуге, торчит ножик. Метнули. И метатель — сопляк, и нож — дрянь. Но кованные паровичком панцири — ребятам надо срочно сделать.
— Успокой людей, прикажи им раздеться. Начни с себя. И распусти волосы.
— К-как… прямо… здесь?
— Да.
«Утки», как у вас со стриптизом? — Ни столба, ни музычки. Значит, инновируем явление в упрощённом варианте.
Она неуверенно поднимает руки к горлу, развязывает завязки своего праздничного красного колпака. Медленно стаскивает его. Богатые у неё волосы. Красивая женщина. Возраст, конечно, виден, но…
Колпак падает к её ногам. Потом туда же валятся снимаемые украшения. Дальше — легче. Хотя, как и положено при эвакуации, они все нагрузились. «Документы, деньги, ценные вещи…».
В кучу летят серьги с подвесками из дирхемов, браслеты, кольца, перстни, бисерный пояс с короткими красными кистями — сэлге пулогай, сам набедренник — пулай. Весь вышит раковинами каури, медными блямбами, цепочками, бисером… Вполне определяет её родовую принадлежность и состоятельность. Тут сразу: и — «документы», и — «ценные вещи».
Сюлгам пошёл. Это фигурная застёжка, которой закалывают ворот рубахи. Оттуда же, в смысле: с груди — бусы тремя разными нитками, гайтан из серебряных монет, нагрудник. Намордников, типа никаба, здесь не носят, а в остальном просто: девка — в рубахе, баба — в переднике, дама — в нагруднике. Хотя бывают в комплекте и назадники.
Вышит бисером. Плотненько. Аж колом стоит. К нему сетка из мелких разноцветных бусин, шерстяных кисточек, птичьих пёрышек и серебряных монет. Более крупные — ближе к шее.