Выбрать главу

И сами леса. Дремучие, снегом занесённые. Летописи упоминают, как били мордовцы в этих лесах русские княжеские дружины, сдуру сунувшиеся туда в поисках городищ.

Здесь ничего этого нет — летнее святилище. Реки ещё не встали, снега нет, последние недели чернотропья. Через месяц Яксярго заляжет в свои лесные берлоги. Вытащить их оттуда на большую войну — тяжело. Поэтому тюштя и торопится.

Мы заночевали в лесу на той стороне Оки верстах в 5 от «точки рандеву». Как начало светлеть — двинулись.

Теперь, в утреннем тумане наш ботник тихо скользил через горло этой Калы к «дну мешка». Что нас встречают — сомнений не было. Поверху, с невидимого от воды гребня обрыва, раздался противный крик выпи.

— Сопляков в дозор поставили. Болотной птицей на горах кричать… дурни. Правее бери.

Илья Муромец углядел в тумане очертания купы деревьев и скорректировал курс.

Спокойно. Без резких движений. Тут вокруг три сотни убийц. Которые только и ждут.

Доминиканец Юлиан в 1235 писал:

«Мордвины — язычники и до того жестоки, что у них считается никуда негодным тот, кто не убил много людей. Если кто-нибудь у них идёт по дороге, несут перед ним головы всех людей, убитых им, и чем больше голов, тем лучше он сам. Из черепов делают чаши и охотно пьют из них. Жениться тому нельзя, кто не убил человека».

Здесь полно молодёжи, которая только и мечтает жениться. Да и взрослые… Что-то мне не хочется. Чтобы меня несли перед кем-нибудь. В смысле: мою лысую голову.

Впереди два раза бухает бубен. Что-то начинает стучать. Кости какие-то. Может, и черепа человеческие. С них станется.

— Первая бесовщина пошла. Малая. На приход чужака. Мертвяков своих зовут. Из тоначинь веле (потусторонней деревни). Совета просят.

«Шаман за скверную погоду недавно в бубен получил».

Похоже. Ишь как теперь наяривают.

— Илья, а их много? Бесовщин этих?

— Много. Последняя — когда стоймя в могилу закапывают. Они могилу два раза зарывают. Сперва — стоя. Потропить яму покойнику. Обычно — из своих, деда какого или девицу. Но и славный враг — тоже годится. Потом откапывают и уже мертвеца кладут. У них могилы — куда глубже наших. А всё едино, говорят: не гуляй по погосту — мордвин за пятку ухватит.

Ну и тема у нас. Как раз весёленькая.

— Стой. Ждём. На берег нельзя. Увидим, поговорим, позовут… А так — их земля, ступить — обида.

Во, блин. До берега метров 25–30. Если они тут скомандуют типа: «Залпом! Огонь!», то, факеншит…

— Балоболят чегось. Не слышу.

Вот же проблема: Илья понимает эрзянский. Но не слышит. А Сухан слышит, но не понимает. Ну, почему я зомби на иняз не отдал?! Сейчас бы он у меня и шпрехал, и спикал. А, здесь же угро-финны! Тогда — пухуевал. От puhua — говорить. Надо, надо активнее способствовать. Этому… пухуеванию. В смысле: интеллектуальному развитию живых мертвецов, их росту над собой. «Растущий зомби»… никогда не слыхал.

— Сухан, ты можешь услышанное — тихонько повторить Илье?

Зомби-ретранслятор, богатырь-переводчик… А что? Законам физики не противоречит.

— Один говорит… убить. Другой говорит — нельзя. Сперва выслушать — потом убить. А то люди скажут… ага… скажут — испугались. Скажут… нам интересно, а вы сразу… Шаман говорит… слова — обман… Другой говорит: знаю. Послушаем — убьём. За обман.

Ну, так это почти успех! Ибн Фандлана в аналогичной ситуации огузы предполагали не только разрубить на части, но и отнять всё имущество. Без разговоров.

«За мгновеньем мгновенье — и жизнь промелькнет… Пусть весельем мгновение это блеснет! Берегись, ибо жизнь — это сущность творенья, Как ее проведешь, так она и пройдет».

Ребята! А давайте повеселимся? Я уже готов.

— Азё! Самс!

— Илья! Твою… бабушку! Не спи! Чего ему?

— Эта… ну… типа иди сюда.

— Ну, типа идём. Без резких…

Дальше пошёл дипломатический ритуал. В стиле «забитой стрелки»:

— Ты кто?

— А ты?

— Я — тюштяй уток.

— А я — Воевода Всеволжский. (Нет, не было, не знаем такого… — выкрики из зала).

— Мы посовещались с предками, мы сегодня спали на могилах героев, мы видели сны. Надо бы перетереть… (Пургенгаз вас сожжёт, убьёт и выпотрошит… — комменты экзальтированных).

— Так я — «за»! Где?

Тут были разные мнения. Но к главному столбу с черепами медведей, я не пойду. Крестик, знаете ли, на мне противозачаточный. В смысле — христианский. Дохлые медведи — обидятся. А прямо на пляжу — народ подтягивается. Дипломатия же — дело тонкое, келейное. «Публичная дипломатия» — это много потом. Тогда — в домик. В смысле — в здание Верховного Совета племени Яксярго, великого, мудрого, победоносного и достославного. Такое… полуземляное.