Но - сделали. Осилили. Повернули "реку истории". Пробив для неё новое русло. Вот этим ударом по бобровому воротнику.
Я такое видел. Здесь, в "Святой Руси". В первые часы после "вляпа". Тогда меня это просто "убило": свалился в обморок. Теперь... "чувство глубокого удовлетворения от успешно выполненного прогрессивного начинания".
Тьфу... блин, тьфу ещё раз... Никак не отплеваться. Горло пересохло. Это... факеншит! - от радости! Все поняли?! Это я так радуюсь! Отхаркиванием. От победоносно завершившегося поединка. От убийства. От смерти человека, мать его, который меня никогда не видел. Который мне лично ничего худого не сделал. Ну, напакостничал кое-какой абстракции, называемой "Святая Русь". Но не со зла же! Он же хотел как лучше! "Лучше" - "Святой Руси". В его понимании. Он же не виноват! Его же не научили! Что можно иначе.
Просто не сошлись... тезаурусами. И вот: "привольно полилась"...
Тьфу, факеншит.
Я поднял голову. Бой остановился. Все люди, и мои, и противника молча смотрели в мою сторону.
Ждут, наверное. Чего?
Что нужно в такой ситуации сделать победителю? Станцевать на теле поверженного врага джигу? Съесть его сырую печень?
Тьфу, блин. Разъедрить-куролесить. Тьфу. Не, печень - не буду, аппетита нет.
Я наклонился, ухватил за густые ещё на затылке, слегка волнистые тёмно-русые волосы, поднял голову. Убиенного мною князя. Показал людям.
И ничего. В душе.
Вот когда Федю Бешеного через гильотину пропускали - вот там "да". Там и волнение было, и сложный сценарий с постановочными трюками на публике. А тут... ну, голова, ну, великий князь, а так-то... по форме и весу... волосатая тыква... с начавшимся облысением. Держать неудобно: на маковке волосёнки редкие, а за затылок ухватить - морда вниз смотрит. Морда - не коня. Если кто не...
От передних возков обоза донёсся женский крик.
Х-ха. Разве так кричат? Вот когда на Волчанке бабы турбиной выли, глядя как их мужиков к проруби стаскивают...
Немногочисленные воины противника, кто ещё оставался на ногах, принялись бросать оружие на снег.
Всё верно: слуги, бояре, холопы. Воюют не за себя, а за господина. Он скажет - будут воевать. Хозяину кирдык - шавки под лавку.
Подъехал Охрим, раздражённо встряхивая правой рукой. Кафтан у локтя порван, но наруч удар выдержал. Видать, та троица, что на них ехала, не просто далась.
-- Цел? Не ранен? Дай осмотрю.
-- Перестань изображать Ивашку. Надо будет - сам скажу. Дай мешок.
Для наглядности потряс отрубленной головой у меня в руке. С неё слетели капельки крови. Веером по снегу. "Кровь Рюрика". Цвет - красный. Как пролетарские знамёна.
Мешка, конечно, не нашлось. Пришлось залезать на коня, держа в одной руке обновку. Подальше, чтобы не замараться.
Лучники собирали по полю стрелы, вырезали их из мёртвых и раненных людей и коней: вторые колчаны наши там же, где и пики со щитами.
Мечники вязали пленных, добивали раненных, обдирали мёртвых... обычная после-победная рутина. Возчиков вытаскивали из-под возов: обозники, если не успели убежать, туда прячутся. Иной раз диву даёшься: сани-то не телега - сидят низко. Там же клиренс на колее - меньше ладони. А вытаскивают оттуда эдакого... "семь на восемь, восемь на семь".
Связывали, ставили на колени вдоль дороги. Но возы не потрошили. Потому как... Ага. От соснячка прямо по истоптанной бойцами снежной целине, скачет Николай с приказчиками. Ворогов побили - для "купца-невидимки" время пришло. Вещички считать, сортировать да упаковывать. Хабар, как и социализм, требует учёта и контроля.
Пяток возчиков и парочка из слуг сумела убежать. Возчики прыснули к осиннику. Сунувшиеся следом мои гридни быстро вернулись: конями не пройти.
Успел бы Жиздор сделать тот десяток шагов - и ищи ветра в поле. Точнее: во Владимире Волынском. С армией, осадой, штурмом и прочими... удовольствиями.
Слуги верхами кинулись по дороге назад, к Нивке. Одного срубили в сотне метров, второй оказался резов: так и ушёл. Через час в Киеве будут знать. И о моём появлении в здешних местах, и о гибели Великого Князя.
Несколько преждевременно. Увы - не исправить.
Возле переднего возка вдруг начался крик, визг, какая-то возня.
Салман, что-то говоривший в занавешенную кошмой дверь возка, вдруг рявкнул, всунулся туда и выдернул, держа за грудки, какую-то бабу. Бросил её ничком в снег. Боец, стоявший рядом, наступил бабе на спину, стянул ремнём локти на спине.
Стоявший на коленях у соседнего возка слуга вдруг вскочил, выдернул ножик засапожный и... и лёг: верховой в трёх шагах толкнул коня, прыжок и палаш разрубил голову "вскакуну". Хорошо гридень бьёт, по уставу, "с проворотом". Бедняга ещё не успел упасть, а половинка его черепушки, разбрызгивая в полёте мозги, отлетела в снег. Почти под нос бабе, которая и со связанными руками пыталась подняться. Та так и замерла на коленях.
Потом, заметив рядом здоровенные копыта-тарелки моего Сивки потрясенно посмотрела на них, подняла голову.
Немолода, лет тридцать, чистое белое правильное лицо, рот приоткрыт и видны зубы, вроде - целые, хотя бы передние. Глаза большие, с зеленью. И это всё, что можно сказать о русской женщине зимой. Цвет волос? - а фиг его знает. Нижний белый платок-повойник завязан плотно: ни локона снаружи. Верхний от рывков перекошен, сполз. А платок-то хорош. Снежно-белый палантин козьей шерсти тонкой работы. Я такой как-то Трифе дарил. Гречанка, типа, мёрзнет.