Выбрать главу

И война кончится для всех, кроме них. И на этой войне погибнет комиссар милиции Серебровский. В мирном сорок седьмом. Погибнет на тихом хуторе под Бродами, остреливаясь от бандитов до последнего патрона.

Многого они не знали в тот январский день. И дело свое многотрудное именовали работой. И если бы тогда их кто-нибудь сравнил с солдатами, воюющими на фронте, они наверняка бы смутились. Они не воевали - они работали.

- Разрешите, товарищ полковник, - заглянул в комнату Никитин.

- Давай заходи, - Серебровский встал.

- Эксперты пришли, - доложил Никитин.

- Зови. - Данилов убрал со стола остатки пиршества.

Вошли Павел Маркович и мрачный эксперт-баллист Егоров.

- Ну, наука, что скажете? - Серебровский взял стул и сел у стола Данилова.

- Кое-что, кое-что, товарищ полковник. - Павел Маркович развернул папку. - Сначала о финке. На ее рукоятке затерто слово "Леха" и выжжено новое - "Витёк". Далее, отпечатков пальцев убитого в нашей картотеке и картотеке наркомата не обнаружено. Теперь о шрифтах. Мы проконсультировались со специалистами, и они твердо указали - шрифт из типографии Сельхозгиза.

- Он что, Витек этот, листовки собирался печатать? - лениво, врастяжку поинтересовался Серебровский.

- Нет, товарищ полковник, совсем другое. - Павел Маркович положил на стол несколько листов с отпечатками шрифта.

- Мы складывали литеры, и вот что получилось.

- Что это? - с недоумением спросил Данилов.

- Талоны, продуктовые карточки.

- Шустряк, - хохотнул Серебровский.

- Но дело в другом. Подобные отпечатки не соответствуют московским карточкам.

- Павел Маркович, - распорядился Данилов, - вместе с Муравьевым составьте письмо в Наркомат торговли, пусть дадут справку.

- Теперь о папиросах. Серия их точно совпадает с серией, завезенной в продмаг на улице Красина.

- Вы не ошиблись? - спросил Данилов.

Павел Маркович посмотрел на него с недоумением и пожал плечами, всем своим видом давая понять, что разговор излишний.

- Теперь о книге блатных песен. Она набрана подобным шрифтом, из чего я исхожу, что и она сработана в той же типографии. Слово баллистам.

- Мы, товарищ подполковник, этот пистолет отстреляли, пуля от него в нашей копилке есть. Из него убит постовой милиционер, когда банда Пирогова промтоварный на Серпуховке брала.

Данилов усмехнулся и хлопнул рукой по толстому тому дела банды Пирогова. Когда он брал его в архиве, Серебровский, заскочивший туда на минуту за справкой, обозвал его старьевщиком. Но какое-то чувство, еще не осознанное и тревожное, заставляло Данилова выбрать из кучи архивных дел именно это. Когда-то в одной из старых, еще двадцатых годов, книг о сыщиках он прочитал слово "интуиция", и долго размышлял о его сущности и смысле.

Верил ли Данилов в интуицию? Пожалуй, да. Если она подкреплена сопутствующими факторами. Начиная с сорокового, он продолжал искать того последнего из банды Пирогова, постоянно сличая отпечатки пальцев по всем проходившим делам. Он мысленно нарисовал портрет этого человека.

Среднего роста, брюнет, волосы короткие и курчавые, сильно развитые надбровные дуги, глубоко сидящие пустые светлые глаза, чуть приплюснутый нос, тонкие губы, безвольно скошенный подбородок. Данилов даже ловил себя на том, что, идя по улице, он ищет этого человека среди прохожих. Он не радовался, что эксперты подтвердили его гипотезу, он думал о том, чего только не наворотил, наверное, его "знакомец" за эти четыре года.

Эксперты ушли, оставив документы.

- Что будем делать? - спросил он у Серебровского.

- Ловить будем.

- Это понятно. Ты меня, кажется, старьевщиком назвал?

- Я! Ваня, беру свои слова обратно. Нюх у тебя как у охотничьей собаки.

- Ты хотел сказать - у легавой.

- Ну зачем же, я имел в виду, к примеру, благородного ирландского сеттера.

Данилов усмехнулся, подумав опять о значении слова "интуиция". Серебровский разрешил его филологические изыскания коротко и просто:

- Рынками, Иван, как я и говорил, займутся мои люди, ну а остальное...

Данилов, не дослушав, поднял трубку.

- Белов, Муравьев, Никитин, ко мне.

Трос офицеров вошли в кабинет и молча уселись на привычные места.

- Муравьев, займетесь типографией и Наркоматом торговли.

- Слушаюсь.

- Никитин, твое дело обзвонить все отделения, выяснить все об убитом, возьми финку, может быть, узнаешь что о хозяине.

- Слушаюсь.

- Белов, твоя задача - рынок. Действуйте.

БЕЛОВ

Он поехал домой переодеваться. Не попрешься же на Тишинку в полной милицейской форме. Сергей долго ждал трамвая. Мела метель. Тротуары были засыпаны снегом. К остановке протоптали узкую тропинку в сугробах. Холодный ветер пробивал насквозь синюю суконную шинель, и Сергей пожалел, что не надел свитер под гимнастерку.

Перед ним лежал пустой, задубевший от холода Страстной бульвар, и Белову не верилось, что всего три года назад, сдав весеннюю сессию в юридическом институте, они гуляли до утра именно по этому по-летнему прекрасному бульвару.

Как все это было давно. Институт, ночные споры на московских улицах, прекрасных и тихих. Потом был сорок первый год, рубеж под Москвой, болезнь, работа в МУРе.

Родители его уехали в Ташкент сразу же, как началась война. Буквально на второй день. До Сергея доходили слухи, что отец там процветает, имеет обширную практику и считается лучшим адвокатом.

Его отношения с отцом ухудшились еще перед войной. Слишком уж суетлив и жаден был Белов-старший. Мать - актриса Московского драматического театра на Новослободской - жила своей отдельной жизнью. Репетиции, премьеры, гастроли и, конечно, устроенный адвокатом Беловым быт.

Отношения с отцом испортились сразу после поступления Сергея в институт. После того, как он немного разобрался в основах юриспруденции.

Трамвая все не было, и Сергей начал замерзать всерьез. Наконец из круговерти выполз кругом залепленный снегом лобастый вагон, на котором еле различался номер семнадцать.

- До Никитских ворот вагон, - крикнула из его ледяного чрева кондуктор, - только до Никитских.

А Сергею дальше и не нужно. Он жил у Никитских, в доме, где была аптека.

В вагоне стояла холодная изморозь. Кондукторша взглянула на милицейскую форму Белова и отвернулась. Трамвай медленно полз через заснеженную Москву. Мимо холодных домов с окнами, крест-накрест схваченными полосками из бумаги. Почти из всех форточек жилых квартир торчали закопченные колена "буржуек". Война изменила лицо города, он стал похож на человека, перенесшего тяжелую болезнь.

- Никитские ворота! - надсадным от простуды голосом крикнула кондукторша. - Трамвай идет в парк.

Сергей спрыгнул с обледеневшей подножки, посмотрел на нахохлившегося от холода Тимирязева. Великий ботаник взирал на мир недовольно, с некоторой долей высокомерия. Он был выше мелких человеческих страстей. Его приговорили к бессмертию.

Дверной замок в квартире поддавался туго. Видимо, тоже замерз. Окна в комнате покрылись толстым слоем льда, и в квартире было сумеречно, как перед наступлением ночи. Сергей растопил "буржуйку". Печка горела хорошо. Ее сделал шофер отдела Быков, человек, который мог смастерить все.

Комната нагревалась медленно, но Сергей снял шинель, стянул гимнастерку и открыл платяной шкаф. Да, небогато он жил, совсем небогато. На плечиках висели его единственный штатский костюм и демисезонное пальто. Слава богу, что на полке валялась потрепанная, но вполне годная ушанка. Он так и стоял в раздумье, как вдруг услышал, что кто-то пытается открыть дверной замок.

Белов переложил пистолет в карман галифе и тихо, стараясь не стучать сапогами, вышел в коридор. С той стороны кто-то пытался открыть дверь. Сергей щелкнул выключателем, и прихожую залил тусклый свет лампочки, горящей вполнакала.