— Бедный мальчик… Эта сволочь фашисты, СС, — сказал Бергманис.
Оба — Горобов и Бергманис — провели в подвале всю ночь, пока не улеглась пурга и можно было идти выполнять задание. С немалым трудом удалось успокоить Сашу, а точнее, так и не удалось: он очень ослабел, бредил, бормотал что-то, выделялись лишь отдельные слова: «рыбалка», «я пойду, пустите», «жарко мне… купнемся», — замолкал на недолгие минуты и вновь сыпал страшной руганью своим игольчато-острым фальцетом.
До Саши ничего, видно, не дошло из того, что в утешение детям рассказывал Горобов. Больше двух месяцев, с декабря, они прожили, как кроты, во тьме, выбираясь только по ночам, чтобы порыться в пустых огородах — не отыщется ли мороженой картофелины, брюквы, свеколки, чтобы раздобыть корма и для телка — сенца, — и вслушивались в далекие орудийные вздохи. Иногда над их головами в непроглядном небе гудели самолеты: наши — ровно, как жуки, немецкие словно бы постанывали в полете, и дети поспешно уползали в свою яму. Горобов первый рассказал им, что наши отогнали врага от Москвы, что Красная Армия недалеко и что скоро они смогут смело выйти на дневной свет.
Бергманис разжег у выхода костерик — тут нашелся рассохшийся на дощечки бочонок, — поставил на огонь чугунок со снегом, отогнул угол задеревеневшей занавески, выпуская дым. Но это плохо помогло, и яма наполнилась дымом — ветер порывами загонял его обратно. Стали слезиться глаза, раскашлялась Анюта, хрипел и кашлял, задыхаясь, Саша, замычал телок, вскочил на тонкие ножки, заскакал… И как только вода в чугунке нагрелась, костерок пришлось загасить.
Разведчики оставили детям сахар и несколько черных сухарей — все, что имели сами. Один из мальцов — худющий, с глазами, провалившимися в черноту глазниц, напомнил Горобову о патронах. Но патроны для винтовок, которыми были вооружены разведчики, не подходили для нагана. Малец попросил тогда гранату: «Лимонки не пожаднитесь, у вас их вот сколько!..»
— Гранату — нет, нельзя, сам можешь себя бах-бах! — сказал Бергманис.
И это было справедливо: дети, всего вероятнее, подорвались бы сами.
— Ну, держись, ребятки! — сказал на прощанье Горобов. — Недолго вам осталось. Скоро уже… — как мог твердо, пообещал он.
Но ребята не слишком, кажется, поверили ему, промолчали. Саша так и не пришел в сознание, странно, страдальчески охал и непрерывно почесывался.
— Вошки, — сказала нежным голосом Анютка.
Она возилась около него, обтирала ему губы тряпицей, смоченной в воде, прикладывала тряпицу к голове, И строго добавила на прощанье:
— Не выживет он, когда не придете скоро.
…В очистившемся, но еще темноватом небе меркли редкие звезды, было тихо, мертво и зябко. Улегшийся нетронутый снег волнообразно простирался до туманного горизонта. Горобов и Бергманис очень медленно спускались к реке, коленями, а порой и животами пробиваясь сквозь сыпучую, пышную преграду. К рассвету им надлежало выйти к мосту и там залечь.
— Жалко — герой ребята… Им доктора надо, — отдуваясь, отирая рукавицей пот, проговорил Бергманис. — Банька горячий надо.
— А ты бы помолчал, — зло сказал Горобов. — Нам скрытно надо.
Он был объят чувством своей вины… Хотя в чем, собственно, повинен был он — сельский кузнец, мастер полезного дела, уважаемый в округе человек? Или в чем провинился жалостливый Бергманис, тоже, видно, сильный работник, колхозный рыбак из латышского приморскою поселка Абшуциемс?
Потом Горобов и Бергманис лежали на берегу в полузасыпанной воронке, и тут же из-под снега торчала чья-то нога в сером армейском валенке — туловище было погребено метелью… В задачу разведчиков входило наблюдение за видневшимся вдалеке железнодорожным мостом, белым от инея, будто отпечатанным на синьке. Покамест там не замечалось никакого движения.
— После война мой два малчика… бе-до-вые, — старательно выговорил Бергманис новое для него русское слово, — Петер и Андрюша, в школу пойдут… — Он все время думал о своих сыновьях.
— После война, после война, — с раздражением отозвался Горобов. — До «после война» дожить надо.
Он не мог отвязаться от мысли о мальчике, умиравшем сейчас в черной норе на соломе, кишащей вшами. И странное сознание, что и он почему-то должен держать ответ за такое небывалое несчастье, не покидало его в этой снежной могиле. А когда на мосту показались немецкие танки, покрашенные для маскировки, — белые лязгающие призраки, он с трудом удержался, чтобы не открыть по ним стрельбу, — бесполезную, конечно… Добираться до своей части разведчикам пришлось другой дорогой: немцы контратаковали и бригада была брошена на опасный участок. Батальон Горобова и Бергманиса дважды схватывался врукопашную. И Горобов за этот бой получил медаль на ленточке с голубыми полосками — «За отвагу».