С этими словами Теодор вышел во двор в сопровождении обеих сестер. Лошадь была оседлана, Жозеф отворял ворота. Закончив свое дело, он неспеша направился к конюшне, держа в руках разорванную фуражку. Не выдержав, Бьенасси закричал:
– Поворачивайся живее, ты двигаешься, как улитка! Можно подумать, что в твоих жилах вода, а не кровь. К счастью, на столе осталось немного вина, и Марион даст его тебе.
Жозеф, слывший пьяницей, приободрился. Марион, всегда расчетливая, хотела было восстать против подобной расточительности, но брат ее не слушал. В ту минуту, когда он собирался сесть на лошадь, Гортанс сорвала розу с куста, росшего в уголке двора, и с любовью просунула ее в петлицу пиджака. Брат поцеловал ее в обе щеки и сказал тихо:
– Ты, право, заслуживаешь иметь поклонника: ты знаешь, как вести себя… Ну, полно, чего краснеть, рано или поздно это должно случиться, а пока попрактикуйся с братом.
Он поцеловал в обе щеки Марион, а та беспрестанно повторяла просьбу не возвращаться поздно и не ездить проселками. Сборщик податей вскочил на лошадь и выехал со двора, напевая: «…как яблочко, румян…»
Отъехав от дома, Теодор выдернул из петлицы розу, которую подарила ему Гортанс.
– Девочки ничего не подозревают, – пробормотал он. – Гортанс и во сне не приснится, какие страшные сцены навлек бы на меня этот цветок, если бы его увидели некоторые личности. Они не знают, какими невообразимо подозрительными бывают люди.
Он уехал в самом веселом расположении духа. Но не так ему суждено было вернуться…
II
Дорога к замку
Оставив за собой последние домики городка Б***, Бьенасси направился в сторону Салиньяка. Ему предстояло проехать полтора лье по прекрасной ровной дороге, которая шла через гористую и живописную местность. Крестьяне и мелкие землевладельцы также ехали на ярмарку – одни верхом, другие в старых кабриолетах, а некоторые в разбитых телегах, запряженных волами.
Не было недостатка в смешных эпизодах и уморительных личностях, которые невольно развлекали и без того веселого сборщика податей. Гро-Жан, отважно схватив за хвост поросенка, со всей мочи тащил его вдоль дороги, невзирая на отчаянное хрюканье того. Жаклина верхом на осле щедро демонстрировала взорам насмешливых прохожих свои ноги, украшенные голубыми чулками из хлопка и красными подвязками. Лакалльетский фермер в надежде побыстрее добраться до Салиньяка привязал теленка поперек лошади, а сам сел спереди. Бьенасси забавлялся всеми этими зрелищами и пользовался любым случаем, чтобы мимоходом отпустить шуточку, порой довольно колкую. Никто, однако, не решался ответить ему тем же. Ссориться со сборщиком податей всегда не к добру.
Бьенасси доехал до места, где дорога делилась на две ветви: одна из них – на широкий и отлично укатанный путь, который вел прямо на ярмарку, вторая терялась между высоких крутых скал, направляясь параллельно маленькой речке. Она была узкой и неудобной, однако именно на ней остановился выбор путешественника. Бьенасси не колебался ни минуты, и даже лошадь, казалось, привыкла брать это направление, потому что сама собой свернула в проселок и побежала бодрой рысцой.
Впрочем, выбранная дорога в глазах людей, склонных к романтике, имела несомненное преимущество. Мы уже сказали, что она шла между скалами. Речка, по берегу которой проходила дорога, заслуживала особого внимания путешественника. Местами она была прозрачна и спокойно текла между бархатистых зеленых берегов по мягкому мелкому песку, местами вдруг покрывалась белой пеной и образовывала пороги на каменистом русле.
К слову, Бьенасси привлекала не только красота местности. Сборщик податей и здесь встречал людей, которые не спешили вносить деньги. Однако избежать встречи на узкой дороге было не так-то просто. Извинялись всегда крайне униженно, говоря, что собирались прежде продать урожай к празднику Святого Мартина, и просили добрейшего месье Бьенасси потерпеть еще немного. Теодор старался казаться сердитым, но всегда заканчивал тем, что сначала грозился отобрать все имущество, а затем, смягчившись, отпускал неисправному плательщику шуточку и продолжал путь, напевая одну из своих глупых песенок. Между тем хитрый крестьянин, не поняв шутки, считал, что ловко обманул сборщика податей, и, счастливый, отправлялся в путь.
Итак, сборщик податей достиг места, где горы внезапно сменялись ровной, хотя и невозделанной и бесплодной почвой. Там и сям среди кустарника виднелись камни, и их серые верхушки ясно проступали на фоне вереска красноватого оттенка.
Возле дороги стояла лачуга, бесспорно, самая бедная во всей местности. Крыша была до того низкой, что до нее легко можно было достать рукой. Пристройка из ветвей дрока, покрытых соломой, очевидно, служила приютом домашней скотине, быть может, старому ослу, который стоял на привязи у двери.
Худая молва шла об этой уединенной постройке, получившей название «Зеленый дом». Прозвище возникло из-за травы, которую для тепла засовывали между ветвями. Принадлежала лачуга освобожденному каторжнику, который жил в ней один и преступление которого в свое время вызвало много шуму во всем департаменте. Франсуа Шеру, так звали хозяина, был сыном бедного землепашца. С детства он испытывал отвращение к сельским работам, с молодых лет ушел от родителей и долго бродяжничал.
В деревне, на противоположном краю, жила старая чета, слывшая богатой. В темную зимнюю ночь муж и жена были убиты. Преступление отличалось невероятной жестокостью, доказательством чему служили страшно изуродованные трупы. После убийства разбойники ограбили и подожгли дом, чтобы скрыть преступление. Судебные следователи быстро нашли виновных – бывшего работника фермы, которого несчастные жертвы незадолго до этого прогнали за дурное поведение, и Франсуа Шеру, постоянно ошивавшегося поблизости.
Оба преступника предстали перед уголовным судом. Работника фермы приговорили к смерти и казнили, что касается Франсуа Шеру, то его участие в преступлении, как доказало следствие, ограничивалось тем, что он караулил вне дома. Он с искренним ужасом отнесся к злодеянию, которому невольно способствовал. До момента преступления Шеру воображал, что речь идет только об ограблении. Принимая во внимание это обстоятельство, его приговорили к каторжным работам на десять лет, и когда главный виновный поднимался на эшафот, Шеру вели в Тулонский острог.
Ему и там удалось вызвать к себе жалость своим явным раскаянием и хорошим поведением, поэтому по прошествии шести лет он попал под массовую амнистию. После освобождения Шеру вернулся на родину, но родственники отказались ему помочь встать на ноги. Однако бывшему каторжнику несказанно повезло – умерла одна из добросердечных тетушек, и Шеру неожиданно для самого себя стал обладателем скромного наследства. Оно заключалось в бедной лачужке, в которой он поселился и с тех пор жил тихо, не подавая никаких поводов к опасениям или к жалобам, несмотря на тайный внушаемый им страх.
Доходов с крошечного клочка земли не хватало для удовлетворения даже основных жизненных потребностей, поэтому Шеру пришлось отыскивать другие способы заработка. Частенько он прибегал к браконьерству, по примеру большей части крестьян в стране, где законы об охоте в то время вовсе не соблюдались, и получал небольшой доход от продажи настрелянной им дичи. Способ охоты был прост до крайности и состоял в том, что утром или вечером Шеру прятался в высокой траве и одним выстрелом из старого ружья убивал целую стаю спящих куропаток. Но прибыль от охоты, естественно, не могла быть ни надежной, ни постоянной, и поэтому Франсуа Шеру должен был подыскать себе ремесло, заниматься которым мог открыто, а следовательно, и доход с него иметь более верный. В молодости он научился делать деревянные башмаки и теперь решил извлечь пользу из освоенного им ремесла, довольно выгодного в деревнях, где все ходят в сабо. Итак, он стал мастерить деревянные башмаки. И вновь незадача. В его бедную лачугу, отдаленную от всякого другого жилья, редко заходили покупатели. Поэтому в ярмарочные дни Шеру отправлялся в соседние селения, чтобы сбыть свой товар. Торговля, говорят, давала ему возможность не только жить без нужды, но и откладывать кое-что на черный день.