11 января 1939 г. в «Правде» появилось письмо «Лжеученым не место в Академии наук». Его подписали А.Н. Бах, Б.А. Келлер, Н.И. Нуждин и др. В нем Берг проходил как «идеалист», а Кольцову навесили более понятную читателям этой газеты бирку: «контррево-люционер и фашист». В другом номере «Правды» панегирик в адрес Лысенко. Забегая вперед, скажем, что все Отделение биологических наук распахнуло объятия учению Лысенко. Уже с конца 30-х годов биология в Академии наук была представлена почти исключительно идейными последователями «народного академика».
Хорошо. Может хотя бы президент Академии поддержал Берга и Кольцова? Как же… Президент А.П. Карпинский за три года до того умер, а новый лидер Академии В.Л. Комаров был рекомендован на этот пост ЦК и он не мог огорчать своих покровителей. Комаров одобрил это письмо и, само собой, академиками стали более достойные ученые: Т.Д. Лысенко и Н.В. Цицин. К тому же в то время уже шел массированный «накат» на Вавилова. В 1938 г. Н.И. Вавилова, Б.М. Заводовского, П.Н. Константинова в открытую называли «врагами народа», ибо они смели усомниться в дееспособности «мичуринской биологии». Разумеется, советская Академия наук присоединилась к возмущенному хору. В 1938 г. она выступила с резкой критикой работ Н.И. Вавилова [415].
Из дневника Вернадского (23 февраля 1939г.): «Боязнь Лысенко… (нормален ли – озлобленный?)» [416].
Есть в истории с возвышением Лысенко один любопытный нюанс – насколько причастен ко всему этому Вавилов? В полном соответствии с традициями русской (да и советской) историографии науки считается, что столь светлая, рыцарски благородная, европейски образованная и высокоморальная личность, как Вавилов, не мог не разглядеть в обличье Лысенко типичного карьериста и проходимца от науки, а потому не может быть и речи о том, чтобы он как-то влиял на карьеру Лысенко. Именно так считают Э.Д. Маневич [417], Е.Л. Левина [418] и некоторые другие исследователи новейшего времени.
Но все дело в том, что ответ на данный вопрос лежит совсем в иной плоскости – в плоскости так называемого социально-полити-ческого контекста советской действительности 20 – 30-х годов. Никакой Вавилов, даже если бы он этого очень желал, никогда бы не смог возвысить своим авторитетом Лысенко, ибо авторитет этот был лишь у его коллег-генетиков, но не у партийных чиновников, а именно они раздавали путевки: кому в санаторий ЦК, а кому – в зону на Колыму. Так что подобная постановка вопроса просто смешна.
Скорее, верно другое.
Вавилов с самого начала 30-х годов не столько поддерживал Лысенко (он уже в этом не нуждался), сколько сам с трудом балансировал на философском острие материалистической диалектики.
Заглянем еще раз в дневник В.И. Вернадского 1932 г. Он многое прояснит.
29 февраля: «Акад[емическое] заседание. Доклад Вавилова интересный; режет ухо его подлаживание под мат[ериализм] диал[ектический] – количество переходит в качество и т.д. Это ясно не связано со всей работой. Производит трагикомич[еское] впеч[атление]: человек достиг результатов и затем их искажает, приноравливаясь к моде» [419].
Интереснее эволюция идейного противостояния Вавилова и Лысенко. Академик Н.П. Дубинин точно заметил, что Н.И. Вавилов с самого начала очень высоко оценил работы Лысенко. Когда в 1932 г. Вавилов вернулся с VI Международного генетического конгресса в США (Итака), то написал [420] в журнале «Звезда»: «Принци-пиально новых открытий… чего-либо равноценного работе Лысенко, мы ни в Канаде, ни в США не видели». В 1933 г. Вавилов выдвинул «агронома Лысенко» на соискание Сталинской премии (не дали), а на следующий год – в члены-корреспонденты Академии наук СССР.
Что же так подкупило Вавилова в работе Лысенко? То, о чем писал Вернадский, – «мода», а точнее – напор общественного мнения. Его давлению особенно в те годы противостоять было очень сложно. Помимо этого, Вавилов прекрасно знал, что генетика будет всегда отставать от нетерпеливых большевистских планов, а этот агроном гарантировал выведение новых сортов в сроки, указанные партией.
Вавилов не был конъюнктурщиком, но он был трезвым и умным человеком, и ему, как ученому-теоретику, весьма импонировали те ученые-практики, которые работают непосредственно на нужды сельского хозяйства. Таковым и был Лысенко. Вавилов готов был поддержать любые начинания этого авантюриста, а восставал лишь тогда, когда Лысенко свои липовые посулы сопровождал несправедливыми нападками на генетику. Этого Вавилову было не стерпеть. А так он прекрасно понимал, что русскому человеку свойственно ждать чуда. И он готов ради этого чуда простить любые промахи тому, кто его обещает. Ведь коли одно «чудо» не сбудется, Лысенко тут же предложит новое. И все будут ждать его.