Он всегда наблюдал и ждал, намереваясь преподать самый важный урок из всех: всегда будь готова.
Не имело значения, что сегодня были мои двадцать девятые именины. Не имело значения, что мое тело болело и умоляло об отдыхе. В мире Малахии не было перерывов или времени на отдых. Жизнь была постоянной битвой, в которой ты должен был проявить себя.
Мне надоело проявлять себя.
День за днем он охотился на меня, обучая всему, кроме навыков, которые действительно были необходимы. Хотя светила могли создавать порталы в разные миры, Малахия ограничил свое обучение элементарной магией, доступной теням и светилам, отказываясь углубляться. Просеивать теперь было проще, чем водить ножом по маслу, в то время как извлекать молнию и огонь было не так легко. Я могла захлопывать двери и переставлять мебель, не задумываясь. Однако мастерство, к которому стремилась — оставалось недостижимым.
Он отказался помогать чтобы я не сбежала, зная, что если я смогу вернуться домой, то брошу его и никогда не оглянусь назад.
Спаси их. Спаси их.
Голоса зазвучали снова, их нетерпение с каждым днем становилось все более раздражающим.
Позади меня раздался легкий скользящий звук, и я напряглась, прижав крылья к бокам.
Прибыл Малахия.
Я развернулась, приготовившись защищаться, но так и не смогла полностью подготовится — до тех пор, пока его тени не окружили меня, ослепив зрение.
Я воспользовалась своей магией, осветив все вокруг ярким золотым светом, который прорезал завитки теней, создавая брешь, достаточно большую, чтобы через нее можно было заглянуть.
Кулак Малахии полетел мне в лицо, но я успела пригнуться — но едва-едва. Почти бездумно крутанувшись вокруг него, уклоняясь и блокируя каждый удар. Теперь его движения были в знакомом ритме, чересчур драматичном, но хорошо продуманном. Мой взгляд привлек блеск кинжала, и я переместилась на противоположную сторону зала.
Мы исполняли эту песню и танец так много раз. Каждое движение предсказуемо и отработано. Тренировка.
Я изобразила атаку, когда он снова появился передо мной, и, как я и ожидала, исчез в вихре теней. Его дыхание щекотало мне затылок, когда он обхватил мою спину, и я повернулась вправо, зная, что он повернет влево.
Я была неправа.
Когда я приземлилась, то услышала холодный хруст кулака, врезавшегося мне в скулу, удар был настолько сильным, что я полетела по спирали на землю. Мое тело согнулось, когда Малахия взобрался на меня, обхватив ногами. Удар за ударом обрушивались на мое лицо, шею, грудь, рот наполнился кровью.
— Какой урок номер один? — спросил он мрачным голосом.
— Всегда будь готова, — пробормотала я, протягивая руку, чтобы схватить кожистое крыло.
— Ты стала самодовольной. Ты действительно думала, что я настолько предсказуем? — его дыхание коснулось моих губ. — Я разочарован.
Я фыркнула под ним, не обращая внимания на сильную боль в лице. Я была здесь пять лет, играла в его игры, участвовала в его тренировках. Самодовольная — неподходящее слово. Я устала, мне надоело удовлетворять каждую его прихоть. Были люди, которым я была нужна, Райкен, Редмонд, Габриэлла, светила — и он хотел только удержать меня.
Я ослабила хватку на его крыльях и провела подушечками пальцев по покрытой прожилками плоти, наблюдая, как его глаза закатились к затылку в приступе безграничного удовольствия. Стон сорвался с его губ, звук, вибрирующий в его груди, достиг моей. Я наклонила голову и прошептала ему на ухо:
— Почему это слишком предсказуемо?
— Это грязный прием, Дуана, — простонал он, отталкиваясь от меня и тяжело дыша. — Тебе не следует искушать меня, особенно в день твоих именин.
Я приподнялась на локтях и закатила глаза, чувствуя, как раны на моем лице заживают — медленнее, чем следовало бы. Тем не менее, он мог ударить меня ножом, порезать мне крылья, — и я всё равно исцелилась бы, медленно, но без следа, без шрамов.
Одна лишь мысль о том, что он уже делал всё это, пробежала по спине холодком.
Мой взгляд задержался на шрамах, покрывающих его руки — тех, что тянулись вверх и исчезали под рукавами туники. Я видела, что скрывается под ними, и зрелище оказалось куда более жутким, чем я могла представить.
Они были получены в детстве и никогда не исчезнут.
Мое раздражение рассеялось, когда я вспомнила о холсте шрамов на его теле, и сожаление затопило мои вены. Слово «тяжелая» вряд ли подходила для описания его жизни здесь.