Усаживаю на островок в кухне. Он высокий, мне подходит. Забираюсь под кофту, Яська дрожит, но я от себя ее теперь не отпущу. Скольжу губами по щеке, спускаюсь вниз, к шее, прикусываю кожу, языком надавливаю, узоры какие-то немыслимые выписываю, а Ярослава стонет. Плечи мои чуть сильнее сжимает и бедра стискивает, но между ними я, так что можно за объятия посчитать.
Нам так хорошо вместе, что все остальное уходит на второй план. Меня ведет, я перестаю трезво мыслить, знаю только, что хочу ее до невозможности. Огонёк и правда жаркой оказывается. А еще очень отзывчивой — реагирует на каждое мое движение, словно до меня никто ее так не целовал. Мы разгоняемся, касания жадные, Ярослава ногтями впивается в кожу, и это только подстегивает. Стоило ли тогда от меня бегать все время, если нам вместе так хорошо?
— Денис, ты совсем обалдел? — нашу идиллию нарушает возмущение отца.
Яська моментально напрягается, спина ее деревянной становится, а я только до застежки на лифчике добрался. Отпускать ее не спешу, хотя Огонёк ерзает, намереваясь слезть.
Смотрю на батю, тот приобнимает жену за талию. Сашина мама женщина понимающая, но шока своего скрыть не может.
Я бы тоже, наверное, в шоке был, если бы увидел пасынка, зажимающего девицу на кухне, дизайн которой она сама же и выбирала.
Меня подбрасывает. Сердце в ушах грохочет. Яська ладонь к пульсирующей на шее вене прикладывает, но быстро убирает руку. А мне в момент ее прикосновения так хорошо было, что я почти сдох от счастья. Но, видимо, смерть для меня сейчас — слишком легкая участь, потому что с отцом у нас строжайший договор: я не вожу сюда девчонок, раз не умею с ними нормальные отношения строить.
«Доступным девицам в нашем доме не место», — заявил он несколько лет назад, вручил мне ключи от квартиры и отправил во взрослую жизнь. Я не нарушал правило ни разу, незачем было. Но сегодня все пошло наперекосяк.
Ярослава все же сползает на пол, но я обнимаю ее, не давая уйти. Еще сбежит, дел натворит, я потом точно не оправдаюсь за тысячу лет.
— Добрый вечер, — здоровается она, поправляя кофту и приглаживая волосы. Милая такая: впросак попала, зато не сдается, держится изо всех сил.
— Здравствуйте, — кивает мачеха. — А вы…
— Ярослава.
— И кто же вы такая, Ярослава? — выказывает разочарование отец.
Я не вижу, но чувствую, как Яська теряется. В нормальных семьях за поцелуи на кухне не ругают, обычно родители сами стремятся ретироваться, чтобы не мешать взрослым детям. Но в этом плане мы не совсем нормальные. Меня в лучшем случае ждет серьезный разговор, в худшем — возвращение домой навсегда, потому что своя квартира, доставшаяся от родителей — это ценный подарок, а не программа по умолчанию. Так батя тогда и сказал, мол, пользуйся и не косячь. А пойдет что-то не так, вернешься в семейное гнездо.
И сейчас эта возможность кажется очень и очень реальной. Я не могу позволить ей свершиться, мне нравится самостоятельная взрослая жизнь. Это же я на лето переехал, а потом обязательно вернусь к себе. От волнения бросает в жар. Если я что-то не придумаю, то мы оба попадем под удар.
Ярославу тоже надо спасать, раз сам ее в это болото втянул. Не хочу, чтобы на ней поставили клеймо девушки легкого поведения. Она же нормальная девчонка, мы точно еще не раз пересечемся, да и к Саньке она придет, ни к чему настолько отношения портить. Прижимаю ее к себе еще крепче, целую в макушку (зачем, сам не понимаю, интуитивно выходит), Яська дергается, но выбраться я ей не даю, потому что мне самому нужна поддержка в том безумии, в которое я собираюсь ввязаться. Надеюсь, она не прибьет меня и не открутит яйца ровно через пять секунд после того, как я сделаю гигантский скачок в наших отношениях единолично.
— Яся моя девушка.