Запах краски все еще заметен, и мой желудок сводит от духоты. Даз кладет твердую руку на подлокотник и указывает на все еще установленную растяжку, и я вздыхаю с облегчением, прежде чем перешагнуть через нее. Я быстро открываю окно, чтобы впустить свежий воздух и заглушить запах краски, в то время как Даз проводит пальцем по буквам «ЛГУНЬЯ», чтобы проверить, высохла ли она.
— Я напишу Лейну, чтобы он пришел со средством для снятия краски, и мы уберем это через час, – говорит он, пытаясь утешить меня.
Но что-то в этом есть такое, что пробуждает мертвых, и я качаю головой.
— Нет. Оставь это там.
Даз прищуривает свои изумрудные глаза, мерцающие за стеклами очков.
— Чар, ты же не хочешь, чтобы первое, что ты увидела, проснувшись утром, было это слово, с которого капает красная краска.
— Да, хочу, – отвечаю я, не задумываясь. — Это придаст мне мотивации.
— Для чего?
— Чтобы узнать правду о том, кто преследует меня и почему, – категорично заявляю я, уставившись на это слово, когда комок нервов скручивается в узел в моей груди, заставляя меня сделать глубокий вдох.
— Серьезно? – удивленно спрашивает он.
— Да, серьезно. – Я указываю пальцем на заднюю часть двери и наклоняю голову в сторону, когда мне приходит в голову мысль. — Мне нужно кое-что проверить.
Схватив свой телефон, я прокручиваю свои фотографии, надеясь, что у меня есть одно из граффити, которое приветствовало меня в первый день, когда я приехала сюда. Надя призналась, что сделала это, но она фактически сказала, что сделала это не в одиночку. Итак, если она говорит правду, кто помог ей? Я всегда предполагала, что это был Аарон Леру, но тогда он, похоже, ничего об этом не знал. Или, может быть, все просто чертовски лгут, и в эту шайку шантажистов вовлечено больше людей, чем мы сначала думали.
— Что ты ищешь, Чар? –Спрашивает Даз раздраженно.
— Фотографии, – отвечаю я, — граффити, когда я только приехала. Мне нужно сравнить стиль письма.
— Хорошая мысль, – отвечает он. — Ты сообщила в полицию кампуса?
— Нет, я не видела смысла и не хотела привлекать больше нежелательного внимания, – заявляю я, дойдя до конца своей галереи и не найдя ни одной фотографии. Стена тоже была измазана фекалиями, и, если мне не изменяет память, именно по этой причине я не оставила ее в галерее. Обычно я умнее этого, но травма от того, что я была свидетелем того, как человека повесили в лесу, а затем держали в плену у Хантсменов, запудрила мне мозги.
— Спроси своего руководителя, сделала ли она снимок? –Предлагает Даз, подходя к окну, когда звук работающего двигателя автомобиля привлекает его внимание.
— Гениально! – Я кричу, и он одаривает меня улыбкой с ямочками на щеках.
Я быстро звоню начальнице, и она отвечает после трех гудков.
— Привет, это я, Шарлотта Грант с верхнего этажа.
— Все в порядке? –спрашивает она, когда на заднем плане раздаются смех и звон посуды.
— Я в порядке, но мне интересно, сохранилась ли у вас фотография стены, которая была повреждена, когда я впервые приехала сюда? – Мои надежды велики, но я ожидаю, что буду разочарован.
— Я уверена, что да, – отвечает она, и я облегченно вздыхаю. — Я должна была сфотографировать повреждения, чтобы сообщить о них декану.
— Боже мой. Слава богу, не могли бы вы прикрепить фотографии с текстом, когда найдете их?
— Конечно, – отвечает она, — все, что угодно, лишь бы помочь.
Как только я прокручиваю страницу, я с тревогой жду, когда придет сообщение, и подхожу к Дазу у окна, чтобы отвлечься от него.
— И все же, что это докажет? – спрашивает он, кладя длинную руку мне на плечо и притягивая меня для объятий.
— Независимо от того, работала Надя самостоятельно или нет, это означает, что Аарон, возможно, здесь лжец, – объясняю я, пока мы наблюдаем за группой девушек из женского общества на крыльце дома напротив, одетых в «Дейзи Дьюкс» и больше ни во что, пьющих пиво из пластиковых стаканчиков и танцующих под музыку какого-то исполнителя, которого я никогда раньше не слышала. Должно быть, приятно жить так свободно и без ограничений.
Мой телефон подает звуковой сигнал, и я чуть не подпрыгиваю в воздух от испуга из-за туго натянутых нервов. Даз поглаживает мою спину в попытке расслабить меня, но на самом деле это не срабатывает, когда я открываю сообщение от моего руководителя.
Есть три прикрепленных изображения, и когда я открываю первое, на стенах красной краской написаны слова «Хантсмены сосут член» и множество других оскорблений.
— Хантсмены сосут член? – Удивленно спрашивает Даз, заглядывая мне через плечо. — Это о нас, не о тебе.
— Ну, может быть, она тоже считала меня Хантсмен, – утверждаю я, поднимая телефон рядом с «ЛГУНЬЯ», чтобы сравнить надпись.
— Выглядит так же, – заявляет Даз, и я думаю о том же. Мы проверили каждую надпись на стене, все оскорбления, и все они выглядели так, как будто это было сделано одной и той же рукой. Но все равно трудно сказать, когда это краска из баллончика и кисти, а не настоящее письмо карандашом.
— Я думаю, это разгадало только одну тайну, – вздыхаю я, и Даз крепко обнимает меня.
— Ты уверена, что хочешь остаться здесь одна? – спрашивает он, нежно покачивая меня в такт тихому ритму.
— Ты спрашиваешь меня уже в четвертый раз, – я вдыхаю запах мыла и стирального порошка на его одежде.
— Я могу остаться здесь с тобой, если хочешь? – предлагает он. — Я буду спать на полу, если ты не хочешь делить со мной эту крошечную кровать.
Я фыркаю и обдумываю это.
— Хорошо, – наконец говорю я, — но ты останешься со мной в моей постели.
— Договорились, – шепчет он, поглаживая мою спину рукой. — Ты все еще хочешь поехать домой, чтобы увидеть Ди в эти выходные? – Он все еще двигает своими большими ногами взад-вперед в медленном танце, в то время как мое тело синхронизируется с ним. Его объятия такие теплые, безопасные и естественные, что ко мне подкрадывается сон, и я закрываю глаза и расслабляюсь, погружаясь в вертикальный сон.
— Да, – это последнее, что я говорю, прежде чем мир погружается во тьму.
***
Я просыпаюсь, хватая ртом воздух, после кошмара о том, как тону в … бассейне Хантсменов. Я не умею плавать, мои ноги словно сделаны из свинца, слишком тяжелые и прочные, чтобы их можно было согнуть. Я опутана чем-то с силой тысячи медведей, лианой или, может быть, питоном, но это тепло и странно успокаивает.
Лицо Нади возникает в моем сознании, когда боль внезапно пронзает мою правую икру, и я вскрикиваю, не совсем уверенная, где я нахожусь.
— Чар? – шепчет он мне на ухо, когда приходит сознание, и я внезапно вспоминаю, где я и с кем переплетена.
— У меня судорога в икре, – стону я, пытаясь пошевелить ею, но боль невыносима.
— Подожди, – так спокойно говорит Даз, скатываясь с меня и приземляясь на пол, делая всего два шага, чтобы дотянуться до выключателя у двери.
— Надя, – кричу я, потирая икру и щурясь от ослепляющего меня света. Как только мои глаза привыкают, я вижу «ЛГУНЬЯ» красным цветом на тыльной стороне моей двери.
— Что? – спрашивает он, совершенно сбитый с толку, садясь на край кровати и беря мою голень в свои огромные, теплые руки. — Нет, это я, Даз. Ты все еще спишь.