— Я не нуждаюсь в тебе. Мне никто не нужен, — зарычал я, чувствуя раздражение от того, что она показывает характер. Это полная нелепость с ее стороны — так жертвовать собой.
Люси склонила голову набок и, прищурив глаза, изучала меня. Мне было ненавистно то, как она смотрела на меня. Я ненавидел ее за то, что, когда наши глаза встречались, она словно заглядывала мне в душу и видела ту ее часть, которую я даже сам себе не открывал.
— Кто обидел тебя? — прошептала она.
— Что?
Она шагнула ко мне, взяла меня за руку, заставила разжать кулак и положила на ладонь записку с номером телефона.
— Кто ранил тебя так сильно, что сердце твое превратилось в кусок льда?
Пока Люси шла к выходу, я провожал ее взглядом, но она ни разу не оглянулась.
Прошло еще три недели, и врачи сообщили мне, что мы с Тэлон можем ехать домой.
Почти два часа я потратил на то, чтобы правильно установить автомобильное кресло. А потом попросил еще пять медсестер проверить, надежно ли оно закреплено.
Так медленно я не ездил еще ни разу в жизни. И всякий раз, оборачиваясь проверить Тэлон, находил ее мирно спящей.
Я облажаюсь.
Так и будет. Я ничего не смыслил в отцовстве. Я понятия не имел, как ухаживать за ребенком. Джейн справилась бы отлично. Конечно, ей никогда не хотелось детей, но она была перфекционисткой. Она научилась бы быть самой идеальной матерью в мире. В плане заботы о Тэлон она была бы идеальным вариантом.
То, что эта кроха моя, ощущалось жестокой ошибкой.
— Ч-ч-ч, — шептал я в попытке успокоить ее, когда вносил кресло в дом. Пока я вытаскивал его из машины, Тэлон расплакалась, и все внутри меня тревожно сжалось.
Она хочет есть?
Ей нужно поменять подгузник?
Ей жарко?
Или холодно?
Она снова начала задыхаться?
Достаточно ли сильны ее легкие?
Переживет ли она эту ночь?
Уложив Тэлон в кроватку, я сел рядом на пол.
Она шевелилась, и я вскакивал на ноги, чтобы проверить ее.
Она не шевелилась, и я вскакивал на ноги, чтобы проверить ее.
Я облажаюсь.
Врачи ошибались. Я был уверен в этом. Ее еще рано было выписывать домой. Она к этому была не готова. И я не был готов. Она была слишком маленькой, а мои руки слишком большими.
Я сделаю ей больно.
Я совершу ошибку, которая будет стоить Тэлон жизни. Я не могу этого допустить.
Достав телефон, я набрал номер, который набирал неделю за неделей.
— Джейн, это я, Грэм. Я просто хотел, чтобы ты знала. Тэлон выписали домой. С ней все хорошо. Она не умрет, Джейн, и я просто хотел, чтобы ты об этом знала. Теперь ты можешь вернуться домой. — Я крепко сжал в руке телефон, и в голосе прибавилось строгости. — Возвращайся домой. Пожалуйста. Я не могу… не могу заниматься этим без тебя. Я не справлюсь один.
С того момента, как врачи сказали, что Тэлон выписывают домой, я отправил уже несколько таких сообщений. Но Джейн так и не вернулась.
Та ночь была самой тяжелой в моей жизни.
Каждый раз, когда Тэлон начинала плакать, я не мог ее успокоить. Каждый раз, когда брал ее на руки, я боялся, что причиню ей боль. Каждый раз, когда кормил ее, а она отказывалась есть, я беспокоился о ее здоровье. Нагрузка была слишком велика. Разве мог я поддерживать жизнеобеспечение такой крошки? Разве может чудовище заниматься воспитанием ребенка?
Вопрос Люси — тот, который она задала мне при нашей последней встрече — снова и снова возникал в моей голове.
Кто ранил меня так сильно, что сердце мое превратилось в кусок льда?
Часть «кто» из этого вопроса была самой простой.
Мой разум старался стереть это.
Глава 7
Одиннадцатый день рождения
Мальчик стоял неподвижно в темном коридоре, не зная, хочется ли ему, чтобы отец его заметил. В тот вечер он был дома один. Но в одиночестве он чувствовал себя в большей безопасности. Мальчик был уверен, что отец вернулся домой пьяный, потому что за последнее время уже привык к этому. Единственное, в чем он не был уверен: какая пьяная версия отца войдет в дверь на этот раз. Иногда отец был игривым, иногда — жестоким.
Его отец мог прийти домой таким озлобленным, что мальчик частенько, закрывая перед сном глаза, убеждал себя, что выходки пьяного — это его выдумки. Он внушал себе, что отец никогда не обращался с ним так холодно. Он убеждал себя, что никто не может так ненавидеть собственную плоть и кровь — даже под воздействием алкоголя.
Но правда жизни в том, что иногда те, кого мы больше всего любим и кто заботливо подтыкает нам одеяло — это чудовища.
— Иди сюда сынок, — позвал его мужчина средних лет, заставляя мальчика напряженно выпрямиться. Он поспешил в гостиную, где увидел отца в компании женщины. Они держались за руки, и отец улыбался. — Это… — сказал он, и глаза его засияли, — …Ребекка.
Женщина была хороша собой: шоколадного цвета волосы, струящиеся по плечам, тонкий нос, идеально сочетающийся с карими, как у лани, глазами. Полные губы накрашены красной помадой. Когда она улыбнулась, то напомнила мальчику его мать.
— Привет, — тихо сказала Ребекка, и в ее полный доброты голос почему-то внушал доверие. Она протянула мальчику руку. — Рада наконец-то с тобой познакомиться.
Мальчик держался на расстоянии, не зная, что должен чувствовать в этой ситуации и что говорить.
— Ну же, — недовольно проворчал отец. — Пожми ей руку. Поздоровайся, сынок.
— Здравствуйте, — прошептал мальчик, словно боялся, что попадет в очередную ловушку отца.
— Ребекка будет моей новой женой и твоей новой матерью.
— У меня есть мама, — возразил мальчик громче, чем хотел, но потом откашлялся и снова перешел на шепот. — У меня есть мама.
— Нет, — поправил отец. — Она ушла от нас.
— Она ушла от тебя, — возразил мальчик. — Потому что ты пьяница! — Он знал, что не должен этого говорить, но еще больнее было сердцу оттого, что мать бросила его, оставив в руках чудовища. Мама любила его — в этом он был уверен. Просто однажды она слишком сильно испугалась, и этот страх заставил ее уехать. Он часто задавался вопросом, понимала ли она, что бросила его. И он часто молился, чтобы она когда-нибудь вернулась.
Отец выпрямился и сжал кулаки. Но, когда он уже собрался обрушить их на своего посмевшего повысить голос сына, Ребекка опустила ему на плечо руку в успокаивающем жесте.
— Все в порядке. Это новая ситуация для всех нас. Я здесь не для того, чтобы заменить твою маму. Знаю, она много значила для тебя, и я вовсе не собираюсь занимать ее место. Но я надеюсь, что когда-нибудь в твоем сердце найдется место и для меня. Знаешь, человеческое сердце имеет одну особенность: когда тебе кажется, что оно переполнено, вдруг каким-то образом находится местечко, в которое можно вместить еще немного любви.
Мальчик молчал, не зная, что сказать. Он все еще видел гнев в глазах отца, но прикосновение Ребекки почему-то успокаивало его. Она казалась Красавицей, каким-то образом приручившей Чудовище. И по этой единственной причине мальчик втайне надеялся, что она останется на ночь, а может быть, и на утро.
— А теперь перейдем к приятному, — сказала Ребекка, поднимаясь со стула и направляясь к обеденному столу. Она вернулась, держа в руке кекс с воткнутой в него желто-зеленой свечкой. — Ходят слухи, что сегодня тебе исполнилось одиннадцать лет. Это правда?
Мальчик осторожно кивнул.
Как она узнала?
Даже его собственный отец за весь день не вспомнил об этом.
— Тогда загадывай желание. — Ребекка широко улыбнулась. Совсем как его мама. Она открыла сумочку, достала зажигалку и зажгла свечу. Мальчик смотрел на горящий фитилек, на воск, медленно стекающий вниз и расплавляющий глазурь. — Давай же! Задуй свечку и загадай желание.
Он сделал так, как она сказала, и ее улыбка стала еще шире.
В тот вечер мальчик, сам того не подозревая, совершил ошибку. Все произошло очень быстро: между моментом, когда он открыл рот, чтобы задуть свечу, и моментом, когда дымок от пламени рассеялся в воздухе. За эти доли секунды, за этот крошечный промежуток времени он случайно открыл свое сердце и впустил в него эту женщину.