— Уверен, что с тобой все в порядке? — спросила Люси, не подозревая, что явно злоупотребляла гостеприимством больницы. Она приезжала сюда каждый день в течение последних двух недель — проверить, как дела у Тэлон и у меня. С каждым днем меня все больше раздражала ее навязчивость. Я не хотел, чтобы она здесь появлялась. Совершенно ясно, что мой приезд в их цветочный магазин в поисках Джейн был ужасной идеей.
А знаете, что было хуже всего? Люси никогда не затыкалась.
Она вообще не прекращала говорить. Казалось, каждую мысль, приходящую ей в голову, она считала своим долгом озвучить. И самое противное, что каждое произнесенное слово было исполнено какой-то позитивной тарабарщиной в стиле хиппи. Она говорила обо всем, даже о ковриках для йоги.
— Я могу остаться, если нужно, — снова предложила она. Сегодня убрали пищевой зонд Тэлон — врачи были уверены, что она сможет кушать самостоятельно. Это был значительный прогресс на фоне нескольких месяцев неопределенности. — Правда, Грэм. Я без проблем могу задержаться еще на несколько часов.
— Нет. Иди.
Она кивнула и наконец-то встала.
— Ладно. Я вернусь завтра.
— Не нужно.
— Грэм, ты не обязан справляться со всем этим в одиночку, — настаивала она. — Я могу остаться здесь и помочь, если…
— Ты не понимаешь? — рявкнул я. — Мы не нуждаемся в тебе. Иди и донимай своей жалостью кого-нибудь другого.
Ее губы приоткрылись, и она сделала несколько шагов назад.
— Я не жалею тебя.
— Тогда тебе стоило бы пожалеть себя за то, что не имеешь личной жизни, — пробормотал я, не встречаясь с ней взглядом, но краем глаза замечая выражение боли на ее лице.
— Знаешь, бывают моменты, когда я вижу, какой ты человек. Когда вижу твою боль, горе, тревогу. Но потом ты снова строишь вокруг себя стену, подавляя все это своей жестокостью.
— Перестань вести себя так, словно знаешь, какой я.
— А ты перестань строить из себя бессердечного, — ответила она, потом порылась в сумочке, достала ручку, клочок бумаги и записала на нем номер телефона. — Вот, возьми. Это на тот случай, если я тебе понадоблюсь или ты изменишь свое мнение. Раньше я работала няней, так что могла бы протянуть тебе руку помощи, если понадобится.
— Почему ты никак не поймешь? Мне ничего от тебя не нужно.
— А ты решил, что это ради тебя? — Она усмехнулась и покачала головой, сжав в руке кулон в виде сердца. — Похоже, из-за своего эгоизма ты не видишь истинного положения вещей. Я здесь не ради тебя. Мы едва знакомы. Последняя просьба моей мамы — чтобы я присматривала за своими сестрами. И раз Лира исчезла в неизвестном направлении, я считаю своим долгом присмотреть за ее дочерью.
— Тэлон — не твоя забота, — возразил я.
— Возможно, — сказала она. — Но нравится тебе это или нет, она моя семья, поэтому не позволяй своей заносчивости и беспричинному гневу удерживать тебя от обращения за помощью, если я вдруг все-таки понадоблюсь.
— Я не нуждаюсь в тебе. Мне никто не нужен, — зарычал я, чувствуя раздражение от того, что она показывает характер. Это полная нелепость с ее стороны — так жертвовать собой.
Люси склонила голову набок и, прищурив глаза, изучала меня. Мне было ненавистно то, как она смотрела на меня. Я ненавидел ее за то, что, когда наши глаза встречались, она словно заглядывала мне в душу и видела ту ее часть, которую я даже сам себе не открывал.
— Кто обидел тебя? — прошептала она.
— Что?
Она шагнула ко мне, взяла меня за руку, заставила разжать кулак и положила на ладонь записку с номером телефона.
— Кто ранил тебя так сильно, что сердце твое превратилось в кусок льда?
Пока Люси шла к выходу, я провожал ее взглядом, но она ни разу не оглянулась.
Прошло еще три недели, и врачи сообщили мне, что мы с Тэлон можем ехать домой.
Почти два часа я потратил на то, чтобы правильно установить автомобильное кресло. А потом попросил еще пять медсестер проверить, надежно ли оно закреплено.
Так медленно я не ездил еще ни разу в жизни. И всякий раз, оборачиваясь проверить Тэлон, находил ее мирно спящей.
Я облажаюсь.
Так и будет. Я ничего не смыслил в отцовстве. Я понятия не имел, как ухаживать за ребенком. Джейн справилась бы отлично. Конечно, ей никогда не хотелось детей, но она была перфекционисткой. Она научилась бы быть самой идеальной матерью в мире. В плане заботы о Тэлон она была бы идеальным вариантом.
То, что эта кроха моя, ощущалось жестокой ошибкой.
— Ч-ч-ч, — шептал я в попытке успокоить ее, когда вносил кресло в дом. Пока я вытаскивал его из машины, Тэлон расплакалась, и все внутри меня тревожно сжалось.