— Все в порядке. Это новая ситуация для всех нас. Я здесь не для того, чтобы заменить твою маму. Знаю, она много значила для тебя, и я вовсе не собираюсь занимать ее место. Но я надеюсь, что когда-нибудь в твоем сердце найдется место и для меня. Знаешь, человеческое сердце имеет одну особенность: когда тебе кажется, что оно переполнено, вдруг каким-то образом находится местечко, в которое можно вместить еще немного любви.
Мальчик молчал, не зная, что сказать. Он все еще видел гнев в глазах отца, но прикосновение Ребекки почему-то успокаивало его. Она казалась Красавицей, каким-то образом приручившей Чудовище. И по этой единственной причине мальчик втайне надеялся, что она останется на ночь, а может быть, и на утро.
— А теперь перейдем к приятному, — сказала Ребекка, поднимаясь со стула и направляясь к обеденному столу. Она вернулась, держа в руке кекс с воткнутой в него желто-зеленой свечкой. — Ходят слухи, что сегодня тебе исполнилось одиннадцать лет. Это правда?
Мальчик осторожно кивнул.
Как она узнала?
Даже его собственный отец за весь день не вспомнил об этом.
— Тогда загадывай желание. — Ребекка широко улыбнулась. Совсем как его мама. Она открыла сумочку, достала зажигалку и зажгла свечу. Мальчик смотрел на горящий фитилек, на воск, медленно стекающий вниз и расплавляющий глазурь. — Давай же! Задуй свечку и загадай желание.
Он сделал так, как она сказала, и ее улыбка стала еще шире.
В тот вечер мальчик, сам того не подозревая, совершил ошибку. Все произошло очень быстро: между моментом, когда он открыл рот, чтобы задуть свечу, и моментом, когда дымок от пламени рассеялся в воздухе. За эти доли секунды, за этот крошечный промежуток времени он случайно открыл свое сердце и впустил в него эту женщину.
Последней женщиной, которая помнила про его день рождения, была мама. Он очень ее любил. Эта женщина очень сильно напоминала ему мать: начиная с доброй улыбки и желания довериться ей и заканчивая накрашенными губами, глазами, как у лани, и готовностью любить.
Ребекка не обманула насчет человеческого сердца и любви.
Сердце всегда с распростертыми объятьями встречает новую любовь, но когда эта любовь поселяется в нем окончательно, следом начинает вползать разочарование, закрывая черной пеленой светлое чувство. Прячась в тени, разочарование отравляет любовь, превращая ее во что-то мрачное, жестокое, уродливое. Разочарование захватывает любовь, калечит ее, унижает, покрывая шрамами. Разочарование медленно превращает в кусок льда человеческое сердце, которое когда-то с радостью открывалось навстречу любви.
— С днем рождения, — сказала Ребекка, подцепляя глазурь с кекса кончиком пальца и облизывая его. — Надеюсь, все твои желания сбудутся.
Глава 8
Люси
Где-то в середине ночи раздался телефонный звонок. Я перевернулась на другой бок в поисках Ричарда, но его не оказалось на месте. Бросив взгляд в сторону коридора, я увидела горящий свет и услышала тихие звуки джаза — значит, он работает над очередной картиной. Телефон продолжал звонить, и я, протерев глаза, потянулась к нему, чтобы ответить.
— Алло? — зевнула я, изо всех сил удерживая глаза открытыми. Шторы в комнате были задернуты, и сквозь них не пробивалось ни лучика света — ясно, что до утра еще далеко.
— Люсиль? Это Грэм. Я тебя разбудил? — спросил он дрожащим голосом. На заднем плане послышался детский плач.
Я села в кровати и снова зевнула.
— Нет, что ты. Я всегда просыпаюсь в три часа ночи. В чем дело? Что-то случилось?
— Сегодня Тэлон выписали домой.
— Это замечательно.
— Нет, — ответил Грэм, и его голос сорвался. — Она не прекращает плакать. Она отказывается от еды. А когда засыпает, мне кажется, что она умерла. Поэтому я проверяю, бьется ли ее сердце. Естественно, от этого она просыпается и снова начинает плакать. Когда я укладываю Тэлон в кроватку, она начинает кричать еще громче, чем когда лежит у меня на руках. Мне нужно… Я…
— Давай свой адрес.
— Ты не…
— Грэм, адрес. Сейчас же.
Он уступил и объяснил мне, как добраться до его дома в Ривер-Хиллз. По крайней мере, адрес места жительства свидетельствовал о том, что он человек небедный.
Я быстро оделась, собрала свои спутанные волосы в не менее небрежный пучок и поспешила в гостиную, где сидел Ричард. Он напряженно всматривался в один из своих набросков углем.
— Все еще работаешь? — спросила я.
Скользнув по мне взглядом, Ричард приподнял бровь.