— Уверен, многие из присутствующих здесь были его студентами, и нам хорошо известно, каким упертым ослом был профессор Оливер, когда дело касалось оценки работ. Свой первый «неуд» за статью я получил именно от него. А когда пришел к нему в кабинет узнать причину, он посмотрел на меня и тихо произнес: «Сердце». Я понятия не имел, к чему он это сказал, но профессор улыбнулся и повторил: «Сердце». Позже я понял — это то, чего не хватало в моей статье. До занятий с ним я не имел представления, как это — вкладывать душу в текст, но он нашел время научить меня и показал, как выглядят душа, страсть, любовь. Профессор Оливер был выдающимся учителем в этих трех дисциплинах. — Грэм разорвал лист с написанной речью. — И если бы эта речь была написана на оценку, он снова поставил бы мне «неуд». Можно много слов посвятить его достижениям, его работе. Он был выдающимся ученым и получил множество наград, подтверждающих его талант. Но это все пыль. — Грэм усмехнулся, и его поддержали несколько человек из числа бывших студентов Оливера. — Мы все знаем, что профессор Оливер ненавидел «воду» в тексте. «Больше мяса, меньше жира, дорогие студенты!». А теперь я добавлю в свою речь не просто мясо, а самую сильную мышцу. Сердце. Я расскажу вам, каким по своей сути был профессор Оливер.
— Оливер был человеком, который умел любить. И любил беззаветно. Он любил свою жену. Любил дочь. Любил свою работу, своих учеников и их мысли. Оливер любил этот мир — со всеми его недостатками, ошибками и шрамами, оставленными этими ошибками. Он умел разглядеть красоту за болью и вселить веру в лучшее будущее. Он был воплощением любви и всю свою жизнь старался одарить этой любовью как можно больше людей. Помню, на втором курсе я был ужасно зол на него. Он поставил мне второй «неуд», и я, жутко разозлившись, пошел прямо к нему в кабинет, ворвался без приглашения и уже собрался громко потребовать объяснения этой вопиющей несправедливости, но при виде профессора замер. Он сидел за столом и, закрыв лицо ладонями, плакал.
С комом в горле я слушала рассказ Грэма. Его плечи поникли, но он, изо всех сил стараясь держать себя в руках, продолжал говорить:
— В таких ситуациях я самый бесполезный человек. Я не знаю, как утешать людей, не знаю правильных слов — обычно это делал он. Поэтому я просто сел. Я сидел напротив, а он безудержно рыдал. Я просто сидел и позволял ему чувствовать, как рушится мир. Я сидел до тех самых пор, пока он не смог сказать, что именно причинило ему такую сильную боль. В этот день один из его бывших учеников покончил с собой. Оливер не видел этого студента много лет, но помнил его: и улыбку, и грустный взгляд, и потенциал. Известие о его смерти ранило Оливера в самое сердце. Он посмотрел мне в глаза и сказал: «Сегодня мир стал немного темнее, Грэм». А потом вытер слезы и добавил: «Но все же я верю в то, что завтра снова взойдет солнце».
Из глаз Грэма полились слезы, и он сделал паузу, чтобы выровнять дыхание, а потом продолжил, обращаясь непосредственно к семье профессора Оливера:
— Мэри, Карла, Сьюзи! Я зарабатываю тем, что неплохо пишу, но говорить умею не очень хорошо. Я не знаю, какими словами можно объяснить то, что произошло. Я не знаю, в чем смысл жизни и почему смерть обрывает ее. Я не знаю, почему ушел именно он. И я не вижу смысла лгать вам и говорить, что все происходит не просто так. Но я точно знаю, что вы любили его, а он любил вас. Любил всем своим большим сердцем. Возможно, когда-нибудь этот факт поможет вам пережить очередной день. Возможно, когда-нибудь он подарит вам покой. И ничего страшного, если это произойдет не сегодня. Для меня — точно не сегодня. Я не чувствую покоя. Я чувствую себя обманутым, покинутым, обиженным и одиноким. В моей жизни никогда не было человека, на которого я мог бы равняться. Я не знал, что значит быть настоящим мужчиной, пока не встретил профессора Оливера. Он был самым лучшим человеком из всех, кого я знал. Он был для меня самым лучшим другом. И сегодня мир стал намного темнее, потому что Олли ушел. Он был для меня отцом, — сказал Грэм, и по лицу его текли слезы. Сделав глубокий вдох, он закончил: — И я навсегда останусь его сыном.
Последние несколько дней я спала с Грэмом в одной кровати. Казалось, он успокаивался, понимая, что не один. А я очень хотела, чтобы он обрел хоть какой-то покой. Май выдался дождливым, и звуки льющихся за окном водяных струй были для нас колыбельной.
В одно из воскресений я проснулась на рассвете от раскатов грома и, повернувшись на другой бок, увидела, что Грэма нет рядом. Я выбралась из-под одеяла и пошла проверить, не у Тэлон ли он, но, зайдя в детскую, обнаружила малышку спокойно спящей.