— Я буду ждать здесь — говорит он.
И снова в голове: — «Я же этого хотела? Хотела… Хотела…»
Тёмный коридор, сменяется сверкающе белой операционной, со страшным столом с держателями для ног, и с резким запахом антисептиков.
— Мария, помогите пациентке приготовиться, — говорит врач, и ко мне подходит миловидная девушка, правда лица её я уже не вижу, оно скрыто маской. Их тут человек пять. Все без суеты выполняют свою работу.
Мария помогает мне раздеться, надевает медицинскую шапочку, заправляет волосы под резинку, помогает лечь на стол.
Ноги пока мне не задирают, и даже прикрывают простынёй. Меня бьёт озноб, и я всё никак не могу сосредоточиться на зудящей мысли, что бьётся где-то на задворках моего сознания.
Смотрю на белый потолок, и большую операционную лампу, в её многочисленных лампочках я вижу себя. Бледную, напуганную, с большими глазами, и закушенными губами. И вдруг в голове появляется образ Тимура, а потом и Миланы.
Дети мои. Несомненно, любимые.
И эти пятнадцать миллиметров, я тоже кажется, люблю.
Как же я смогу с этим жить, зная, что у них мог бы быть братик или сестрёнка. А я не дала ему шанса.
— Я не могу, — шепчу, — не могу, не могу.
Глаза наполняются слезами.
— Так Виктория, я ваш анестезиолог, меня зовут Роман. Сейчас я введу вам катетер, и по нему уже введу препарат, — говорит подошедший мужчина.
— А по какому поводу слёзы? — удивляется он и в параллель, делает то, что сказал, втыкает мне иглу в вену, и подсоединяет её к капельнице. — Не переживайте, всё будет хорошо, — открывает колёсико и жидкость из прозрачного мешка, неумолимо несётся к моей вене.
— Не делайте этого, — говорю, а перед глазами всё плывёт, я моргаю, но ничего не вижу.
— Я не хочу, не хочу! — мне кажется, я кричу, потому что в моей голове это звучит именно так. Мне нужно успеть сказать им, что я передумала, пока я не отключилась, но губы будто занемели, а язык не слушается. Звуки вокруг расплываются, и перед глазами расползаются чёрные кляксы.
Нужно позвать Руслана, чтобы он забрал меня отсюда, и из последних сил я кричу.
— Руслан!
Мне кажется, что мой голос звучит высоко и тонко, и чем дольше он звучит, тем больше уже похож на свист. Он тянется и тянется, и мне, как ни странно хватает дыхания, так тянуть долго его имя, а потом я понимаю, что уже давно молчу, а звук, это эхо моего голоса, которое гуляет по пустой операционной. Я вдруг осознаю, что я одна, лежу под простыней, и никого нет рядом, и в животе у меня совершенно пусто.
Я открываю глаза, и мир вокруг вращается.
Где я? Что со мной?
С губ срывается стон. Я прикрываю глаза, но сосредоточится, не получается.
— Царица, — слышу низкий вибрирующий голос, совсем рядом.
Руслан.
И как только, я осознаю, кто рядом, моя память услужливо вываливает всё на меня.
Я задыхаюсь, от этого осознания. От значимости потери. Слёзы непроизвольно текут из глаз, и я громко всхлипываю.
— Вика, ну ты чего? — раздаётся озабоченное рядом. — Болит что-то?
Болит?
Да, у меня сердце болит и душа болит. Я по глупости убила своего ребёнка!
Я вдруг замираю. А и вправду, почему у меня нет не малейшего намёка на боль, там внизу. Понятное дело обезболивающие, но хоть какой-то дискомфорт должен же быть.
Я вновь открываю глаза и тут же встречаюсь с озабоченным взглядом Руслана.
— Руслан, — шепчу я и тянусь к его щеке. Она колючая и тёплая.
— Я просила их остановиться, я передумала…
— Просила? — усмехается он. — Да ты орала на весь этаж! Я чуть не поседел, пока несся в операционную.
— Орала?
— Орала, — подтверждает он, и, склоняясь, целует меня. И его губы, словно живая вода, воскрешают, будят, оживляют.
— Так они ничего не сделали, — с надеждой смотрю на него.
— На месте наши пятнадцать миллиметров, — говорит он, и гладит мой живот, — и даже наркоз ему не повредил.
— Слава богу, — выдыхаю, и опять со слезами, и притягиваю Руслана за шею, — Прости меня! Прости!
— Всё в порядке, — его голос вибрирует у меня в изгибе шеи, — мы резво начали. Мне стоило тебя выслушать, поговорить, я тоже не прав. Но я пиздец, как рад, что ты передумала.
— Спасибо, что дал мне самой это решить, — целую его в губы, потом в щёки и глаза. — Ты не представляешь, сколько для меня это значит, Руслан.
— Я люблю тебя, Вика, — говорит в ответ.
— Я люблю тебя.
12
— Мне, пожалуйста, салат с тунцом на гриле, запечённые мидии, крем-суп «Капучино», пасту с сёмгой, и какой-нибудь десерт на ваш выбор, — перечисляю я заказ официанту, даже не заглядывая в меню. — О, — спохватываюсь я, — и, конечно же, чай с малиной и базиликом.
— Ну, ты и сильна мать! — ни сколько, не стесняясь официанта, усмехается Мара.
А я, ни сколько не стесняясь своего аппетита, глажу свой пятимесячный животик.
— Это, я ещё поскромничала, — возвращаю улыбку подруге.
Мара делает заказ, который вдвое короче моего, и когда официант уходит, снова хмыкает:
— Ну, знаешь, эти щёчки тебе идут!
— Ох, Мара, если бы только щёчки! Видимо в моём возрасте беременность не проходит бесследно, особенно как у меня. Мурику только год исполнится, а у него уже будет новый братик. Но ничего не могу с собой поделать, эта беременность просто манна небесная. Я только ем и сплю. Не хочу обидеть других моих детей, но с Миланой и Тимуром, мне не было так комфортно. А вес… Будем надеться, что потом смогу совладать с лишними килограммами.
— Да уж разогнались вы ребята, — снова усмехается Мара, и под моим завистливым взглядом пьёт белое вино.
Жуть как хочу вина. Белого, сухого. Пусть самого молодого. У Руслана в новый год выпросила бокал брюта.
Боже как мне было вкусно!
— Прекрати так смотреть на мой бокал, словно ты завязавший алкоголик, — смеётся Мара.
— Хочу вина, — стону я, и оборачиваюсь, — где там мой заказ, хоть закушу слюну накатившую.
— Как поживают твои родители, — Мара переводит тему, видимо, желая меня отвлечь от ожидания.
— Прекрасно, — отвечаю я, — мама уже меньше причитает, что я фабрика по производству детей, и что она так и знала, что эти восточные мужчины все одинаковы, пока десятерых не заделают своей жене, не успокоится. А папа… Папа, кажется даже и не расстраивался особо.
— Слушай, ну я тоже надеюсь, что на десятерых ты не согласишься, — опять смеётся Мара.
— Думаешь, — подхватываю я её настроение, — а, по-моему, у меня неплохо, получается, быть многодетной мамашей.
— Бесспорно, ты прекрасна Вика, — Мара поднимает ладони вверх, в знак, того, что она сдаётся, — но в галерее тебя очень не хватает.
— Я тоже очень скучаю, — делаю грустное лицо, — по суматошным дням, по тому, как всё успевали в последний момент. Или наоборот, когда было затишье, и я любила гулять, по пустым коридорам слушая звук своих шагов.
— Кстати, — заметила Мара, — в последнее время у нас стало всё меньше заказов, и я разговаривала с Даном. Меня беспокоит падение наших показателей, но он отмахивается, говорит, что всё в порядке, но мне кажется, врёт. Узнай мимоходом у мужа, что там с нашей галерейкой.
— Странно, Руслан мне ничего такого не говорил… Хотя, о делах мы и не разговариваем. Он сейчас много работает, но опять же он всегда много работал.
— Ты не спрашивай прямо, не хотелось ли знаешь, попасть под гнев твоего мужа.
— Да уж, — усмехаюсь я, — мне бы тоже не хотелось попасть под гнев моего мужа.
— Ну, у тебя-то, есть тотем, — кивает на мой живот.
Я улыбаюсь, вспоминая, что и Руслан тоже называл мой живот тотемом, только в нём был Тимур.
— Да, тотемчик, мой — нежно глажу животик.
Нам, наконец, приносят заказ, и я принимаюсь за еду.
— Как каникулы Миланы? — спрашивает Мара, когда первый голод утолён.
— Классно, как! — хмыкаю, глядя на последнюю мидию, раздумывая, съесть или нет. — Прага в январе, это же сказка! Хотя я была и против такой дорогой поездки, но Руслан настоял.