— Больно? — немец достал бинт, суетливо оглядываясь и прислушиваясь. — Я, фельдшер, помогаю немножко, — сказал он на ломаном русском языке и стал накладывать на раненый подбородок казака повязку. — Русишь зольдат стреляй, германский зольдат стреляй — польза нет, — сожалеючи, качал он головой.
«Видно, война не по душе пришлась», — подумал Михаил, кривя от боли лицо.
— Сколько годов?
— Двадцать два, — глухо ответил Михаил.
— Ребенки есть ваши?
Казак отрицательно покачал головой: ему больно было говорить.
— Я ребенки имею, хочу домой. Офицеры не разрешала приказаль стрелять — польза кому? Давай нога перевязать буду, — сказал фельдшер, достал ножницы и стал резать штанину.
Елизаров испуганно ухватился за брючный карман. Немец нащупал под темно-синим сукном бумажки, достал их, осторожно оглядываясь, стал читать: «Заявление. Прошу принять меня в мужественные ряды славной армии ленинского комсомола»…
— Комсомоль? Гут. Хорош. — Фельдшер кивал головой. — Наш офицер видаль — плёхо будет. Я спрятал, — сунул он в свой карман документы, завернутые в пергаментную бумагу.
— Я тоже комсомоль бил… Где ваш часть? Я пойдет в плен. — Он достал советскую листовку и показал пропуск, набранный жирным шрифтом и обведенный рамкой.
Михаил обрадовался, ожил, увидал в руках немца знакомую бумажку.
— Не знаю, отстал я, — поморщился раненый от боли.
— Правда, правда, ваш часть отступиль. Как фамилия командир полка? — фельдшер подал пленному папиросу.
Михаил молчал. Зажмурив глаза, он дотронулся рукой до раненого подбородка.
— Трудно говорить? — немец сочувственно посмотрел на казака, положил перед ним записную книжку и карандаш, панибратски похлопал Елизарова по плечу и вышел.
«Зачем ему фамилия майора?» — размышлял казак.
Фельдшер скоро вернулся. Он принес котелок горячего молока.
— Ессен зи. Кушай, я говориль, — сказал он, приветливо улыбаясь.
«Не понимаю, чего он хочет», — подумал Михаил, глядя немцу в глаза.
Он отстранил рукой котелок и отрицательно покачал головой.
— Плёхо, почему не кушаль? Я любит русски зольдат. Вы какой полк служиль?..
Михаил отвернулся, проклиная ту минуту, когда схватили его в плен. «Голову сложу, но тайну не скажу», — вспомнил он солдатскую клятву.
Плёхо ваш характер… Я — коммунисти, — тихо сказал немец. — Зналь Тельман, читал вашу «Правду», — показал газету фельдшер.
Михаил вздрогнул. Радостно было видеть родную газету, радостно, что ясная правда проникла и на другую сторону рубежа.
— Я давно плен хотель — фашист следиль меня, — шептал фельдшер.
Раздался выстрел, другой, третий, взорвалась граната. Словно кипятком ошпарило фельдшера. Он выскочил из сарая, забыв свой фонарик. Немцы открыли беспорядочный огонь. С грузовика заговорил пулемет. Пули свистели над Михаилом, впивались в толстые бревна. Звякнул фонарик — свет погас. Темно стало как в погребе…
Русские разведчики пробрались было к сараю, но немцы заметили их. Началась стрельба. Элвадзе и его товарищи, отстреливаясь, отползли к реке. С ними был и Костюшка.
Прячась меж кустов, разведчики затаив дыхание уходили все дальше и дальше. На южной окраине села река Шатринка изгибалась, теряясь в зеленых ивах, в непролазных колючих кустарниках, окутанных диким хмелем. Идти стало трудно. Колючие кусты и шипы боярышника кололи руки и лица. В небо то и дело взлетали яркие ракеты. Несмолкаемо трещали пулеметы. Элвадзе решил переждать опасность. Он опустился на сырую землю и горько задумался. Сгоряча он поторопился с нападением на сарай. Немцы оказались бдительными. Они бодрствовали, и вот… убили трех разведчиков.
— Нарвались… — протянул Тахав. — Трех товарищей как шайтан сожрал. Нам тоже каюк будет. — Он безнадежно махнул рукой и лег рядом с грузином.
Элвадзе хотя и был потрясен неудачей, но уныние товарища ему не понравилось, и он резко возразил Тахаву.
— Сам погибай, а товарища выручай! — так говорил русский полководец Суворов.
Тахав не унимался:
— Смотри, как бьет шайтан.
Совсем недалеко раздался лай.
— Немецкие овчарки, — прошептал Костюшка.
Тахав вспомнил своего волкодава, с которым затравливал волков в башкирских степях и лесах. «Вот бы сюда его, — подумал он. — Разорвал бы в клочья немецких овчарок».
— Быть начеку, — глухо произнес Элвадзе.
…Вера отправилась было с разведчиками, которые повели захваченных немцев. Но когда услышала стрельбу, она вернулась, пришла на то место, где еще недавно все были вместе, и стала ждать. В голове возникла ужасные мысли. Ей казалось: Михаила уже убили, Костюшка попал под пули, разведчиков уничтожили. А может, вернутся товарищи ранеными? Она укрылась в гуще кустарника и, дрожа от страха и холода, ждала.