И всё-таки я оставляю это сообщение, блокирую телефон и берусь за вилку, чтобы съесть остывший омлет.
-Ты волнуешься.
Поднимаю глаза на Лина, что внимательно меня рассматривает:
-Да.
-И почему же?
Сколько раз мне говорили, что меня любят? Маму я не считаю, хотя даже она была жадной на такого рода эмоции, а остальные? Совершенно чужие люди, которые не обязаны меня любить, которым я - никто и которые вдруг ни с того ни с сего заметили меня. Которым я дала нечто такое, заслуживающее ответное "я люблю тебя". Ни одного, ни одной души. Ноль на палочке. Эта фраза была моей тайной фантазией. И какого же понимать, что мечта исполнилась и слова услышаны? Но от чего на душе лишь покой, а не буря эмоций? Я выжидательно гляжу на Лина, на его светлое лицо, на тени упавших на скул волос. Что если это не слова не трогают меня, а человек, которые их произнёс?
-Мы с мамой расстались не на лучшей ноте. - выдавливаю из себя, - Она так же, как и многие, не приняла мою подработку.
Это правда. Это то, что я прятала, от чего бежала. И это то, что говорить мне менее неловко. Нервный мандраж встречи с мамой отдает тошнотой и судорогой всего тела. Тысячи вопросов,тысячи её отвратительных ответов проигрываются у меня в голове. Мне не нужно её осуждение, я уже сама себя осудила.
-Удивительно, - Лин задирает брови, откидываясь на стул, его тарелка пуста, в то время как моя всё ещё полная. - И чего ты боишься?
-Взглянуть ей в глаза и увидеть разочарование? - подбираю примеры, - Боюсь, что выгонит меня взашей, выставит за дверь и на всю больницу крикнет: "Я отрекаюсь от тебя!" - на моих губах улыбка, я робко посмеиваюсь, но Лин остаётся непоколебимым. Почему?
-Ты умрёшь от этого?
Я прокручиваю в голове сцены, приносящие боль. Я чувствую её отравляющий привкус на кончике языка, чувствую дрожь в районе солнечного сплетения и подкатывающий к горлу комок. Я сопротивляюсь, но я жива.
-Нет. - произношу спустя время, - Но иногда я думаю, что скорее выберу физическую боль, чем моральную.
-Моральной боли не существует сейчас, Эли. В данный момент ты - в настоящем, перед тобой - я, и мы только-только собираемся поехать к твоей маме.
Я скованно пожимаю плечами. Он не понимает.
-Мне нужно знать, чего ожидать, - выговариваю уверенно.
-И поэтому ты придумываешь то, что возможно никогда не произойдёт?
-Ооо, непревзойдённый мудрец Линкольн, мне никогда не стать такой же невозмутимой перед неприятностями, как ты, - выхватываю тарелку у него из под носа и направляюсь к мойке.
Мои руки в пене, горячая вода обжигает кожу. Пока в тысячный раз намыливаю одну и ту же чашку, думаю и снова думаю. Как выключить это? Когда на мой живот ложатся тёплые ладони, думы обрываются. Лин, сковывает меня в объятиях, прижимаясь к спине и потрясая затылок дыханием и едва ощутимым чмоком.
-Я не невозмутимый. Мне легко говорить, потому что ситуация меня не касается, - он задевает носом мои волосы и вдыхает их аромат. Господи. Именно это мне и нужно было: не советы, а поддержка. - Что бы не произошло я рядом.
Подумать только, мой недруг стал защитником.
***
Запах больницы - смесь медикаментов и дотошной чистоты. Оставшись здесь дольше десяти минут начинаешь ощущать ненавязчивый шлейф суматохи и одиночества. Мои коленки дрожат, а кроссовки отбивают нервную чечётку. Совсем скоро ко мне подойдёт медсестра и отведёт к нужной палате. Гипнотизирую взглядом часы, и моё сердце подстраивается под ритм бегущей секундной стрелки. Лин кинул, что поехал за кофе, ибо в больницах "отстойное варево", но как по мне, это всего лишь отмазка. Да и пускай! Он привез меня сюда, и не обязан сопровождать всюду... Женщина в белом стремительно приближается, и мой пульс вдруг замедляется.
Сейчас. Или никогда
-Привет.
Мама лежит на постели в своём домашнем халате.
-Привет.
Помимо неё здесь ещё две женщины. Одна из них спит, вторая вяжет, остальные постели пусты. Я делаю вид, что очень заинтересована окружающей обстановкой и внимательно осматриваю палату 2 на 3 метра.
-Как ты?
Она без слов кивает. Её волосы слегка слипшиеся, падают на бледное лицо. Глаза бесконечно грустные избегают моего взгляда. И от этого моё сердце сжимается ещё сильнее.
-Прости меня, - жмурюсь, сдавливаю пальцы, желая вытеснить щемящую боль прочь из своего тела.
-А ты меня.
Облегчение. Мама говорит всего три слова, которые трогают меня больше других трёх, всем известных. Отрываю взгляд от своих рук и окунаюсь в родные омуты цвета зелёного луга. В детстве я мечтала обменять свои карие на мамины. А когда папы не стало, передумала. У него тоже были карие - такую память я на никакую красоту не променяю. Ведь он жив в моих глазах, в моей улыбке, в моём характере. Так говорит мама.