Заняв на самой верхотуре запыленный балкончик, стали ожидать появления друга на сцене. И вот он появился: в камзоле, белом парике и с подносом в руках, на котором покоился какой-то прямоугольный листок. Рахим сделал шаг вперед и пропел: «Вам письмо, граф.» После чего зал обрушился хохотом так, что, казалось, сейчас рухнут с потолка гигантские хрустальные люстры. В голос смеялся партер, гоготал амфитеатр, повизгивали от смеха музыканты в оркестровой ложе – будущая звезда оперы появился на сцене в камзоле, парике, но… в джинсах.
Стоит ли рассказывать, что в тот вечер мы Рахима так и не дождались?
Тем временем начало гастролей Магомаева приближалась и вот, наконец, кумир приехал в концертный зал на свою первую репетицию. Не привлекая ничьего внимания, он прямо из машины прошмыгнул в проходную и направился было во двор филармонии, как его остановил грозный окрик вахтера: «Пропуск давай».
– Да я на репетицию, – беспечно ответил народный артист СССР.
– Пропуск давай, – послышалось в ответ.
– Отец, у меня вечером концерт, я – Муслим Магомаев, – все так же терпеливо, не раздражаясь, стал урезонивать излишне рьяного служаку певец.
–Пропуск давай.
Магомаев оторопел. Его ну пускали и пускать, видимо, не собирались, хотя прямо на него со стены смотрело с афиши его же собственное изображение. А рядом улыбался с плаката заслуженный артист Узбекистана Юнус Тураев, певец очень популярный в республике. Муслим подозвал вахтера, показал ему на свое изображение:
– Вот, смотри, отец, на меня и смотри на этот портрет. Вот здесь написано: «Народный артист Советского Союза Муслим Магомаев.» Это я. А теперь посмотри на меня. Это тоже я.
– Хоть сам Юнус Тураев, – упрямо твердил старик-вахтер. – Пропуск давай.
Х Х
Х
В отделе писем я появлялся все реже и реже, ссылаясь на оперативные задания, стал пропускать еженедельные редакционные летучки, где проводился обзор номеров «Правды востока» за минувшие семь дней. Но тут уж Иван Капитонович Костиков навел порядок быстро, объяснив мне, что летучка – это наша профессиональная школа, а кому, как ни мне, малолетке, надлежит учиться, учиться и учиться. Выволочка завершилась предупреждением, что следующее замечание в виде выговора будет занесено в трудовую книжку. И такой повод я Ивану Капитоновичу вскоре чуть было не представил.
Была у нас в редакции рубрика «Из зала суда». Кочевал она из отдела в отдел, пока не осела в наших «письмах и жалобах» и не была всучена мне в виде очередной нагрузки. Особых хлопот рубрика эта мне не доставляла. Всего-то и забот было раз в неделю смотаться в городской суд, отобрать копии уже вступивших в силу приговоров по каким-нибудь более или менее привлекательным делам, да настрочить информацию – большего объема рубрике не предоставляли, да она того, признаться, и не заслуживала. Таким образом оказался у меня в руках приговор по делу о взяточничестве и мошенничестве преподавателя кафедры истории КПСС Ташкентского политехнического института доцента Мухамедзянова. Брал этот мерзавец деньги с родителей абитуриентов, придумав незатейливую схемку – если абитуриент поступал, деньги оставлял себе, если проваливался на экзаменах, деньги возвращал. Оседало у него, по его разумению, не так много, как хотелось, и он решил свою деятельность усовершенствовать. Стал уговаривать доцента-математика ставить неправедные «пятерки» на вступительных экзаменах абитуриентам, на которых укажет. Математик отказался, пояснив, что занимается частным репетиторством абитуриентов, деятельность его вполне законна и к тому же дает хороший приработок к институтскому жалованью. Мухамедзянов настаивал, даже угрожать стал. Тогда математик пригрозил, что обратится за помощью в прокуратуру. Мухамедзянов решил строптивого коллегу наказать, сам накатал жалобу в прокуратуру, где обвинил математика в том, чем сам занимался. В процессе следствия правда выплыла наружу, Мухамедзянова за взятки, мошенничество и клевету осудили на восемь лет. Заметка об этом была опубликована в газете.