Конечно, ни о каком застолье в чайхане и речи теперь быть не могло, пристыженные мы уселись в машину и уехали. По дороге кто-то недовольно буркнул: «Подумаешь, обиделись за свою святыню, могли бы и предупредить, что нельзя». Но ту же другой голос безапелляционно, но достаточно рассудительно возразил: «Сами дуры набитые, чего придумали. Головой надо думать, а не задницей. Кто-то из нас стал бы в одних трусах на церковном дворе загорать?»
Х Х
Х
В рубрике «Город знакомых лиц» задумал написать репортаж о работе стюардесс. Авиационное начальство идею одобрило. Вместе с экипажем прошел медкомиссию и предполетный инструктаж, на служебном микроавтобусе подъехали к «ИЛ-62», маршрут которого в тот день был Ташкент-Киев-Ташкент. Мне было все любопытно. Но тут из диспетчерской оповестили – задержка рейса, экипажу борт не покидать. Часа четыре сидели в самолете, по раннему времени дремали. Потом всех отправили в так называемый профилакторий – гостиницу для летного состава. К летному составу я не принадлежал, меня провели тайком. Киев, окутанный густым туманом, разрешил вылет только через сутки.
Пассажиры были издерганы долгим ожиданием, неудобствами пребывания в аэрпорту, требовали от стюардесс непрестанного внимания, срывая на них свое раздражение. А тут еще я путался под ногами. Бригадир бортпроводников Ольга Потапова, наконец, не выдержала и заявила: «Иди на кухню, открывай бутылки с водой и лимонадом и, пока мы всех не накормим, с кухни – ни шагу».
Оля в узбекском управлении гражданской авиации была человеком прославленным. Опытная стюардесса, она однажды, сохраняя удивительное спокойствие, принимала роды прямо на борту самолета. Об этом написал журнал «Огонек», опубликовав на обложке Олин портрет.
Когда пассажиры были накормлены и большинство из них уснуло, я стал задавать свои вопросы. Обратный путь из Киева тоже был сложным. Теперь нас не хотел принимать Ташкент. Самолет посадили в Нукусе. Провели там часов пять, наконец, получили «добро» и через два часа были в Ташкенте.
Обо всем увиденном и услышанном написал репортаж, который назвал по количеству бортпроводников – «Шестеро в крылатой квартире». Когда вышел номер, мне позвонил начальник управления гражданской авиации, сам в прошлом пилот, Гани Мазитович Рафиков. Он поблагодарил меня за хорошую статью и даже комплимент сделал:
– Что удивительно, я кое-каких деталей,о которых ты рассказываешь, и сам не знал, так что читал с удовольствием.
А спустя пару часов позвонила Ольга Потапова. Полагая, что и она звонит с благодарностями, стал с ней балагурить. Но Оле было не шуток. Чуть не плача, она сообщила, что в авиаотряде на информационной доске вывешен приказ о том, что ей объявлен… выговор.
– За что? – опешил я.
– Никто не говорит, сказали только, что я какую-то инструкцию нарушила, а какую именно не говорят.
Немедленно помчался в управление авиации, все запальчиво выложил Гани Мазитовичу.
– Ничего не путаешь? Я-то планировал ей благодарность в приказе объявить. Ладно, сейчас уточним, – и он нажал кнопку селектора.
Через несколько минут в динамике раздался голос одного из заместителей командира авиаотряда, который четко рапортовал:
– В статье «Шестеро в крылатой квартире» автор пишет, что бригадир бортпроводников Ольга Потапова поручила ему открывать на кухне бутылки. Я проверил. Автор статьи товарищ Якубов санитарного допуска не имел и на кухню ему заходить строго запрещено. Поскольку указание он получил Потаповой, я объявил ей выговор.
– Баран, – пробурчал себе под нос Рафиков, – предварительно, правда, отключив селектор. – А ты знаешь, – обратился он ко мне. – Ведь этот бюрократ формально прав. – Только формально, – поспешил добавить. – Ладно, ты не огорчайся, не дадим мы твою героиню в обиду. Проведу я с ним беседу и все уладим.