Вечером первого дня бесчинств в Фергану прилетел спецрейс из Москвы. Правительственные чиновники и партийные лидеры Узбекистана уже ждали представителей советского руководства. Среди прибывших был и председатель Совета национальностей Рафик Нишанов, а также министр внутренних дел СССР Вадим Бакатин. Всем своим видом Бакатин давал понять, что он здесь главный и решение будет принимать самолично. Известно, у кого войска, у того и сила. Я присутствовал, понятно, в качестве журналиста, на том ночном совещании в Ферганском обкоме партии. Среди многих других наиболее остро обсуждали вопрос о возможности применения внутренними войсками оружия. Бакатин упорствовал, говорил, что на провокации нельзя поддаваться.
– Они же людей убивают, в том числе и ваших солдат, – не выдержав, подал я реплику с места.
– Это еще кто такой? – чванливо и с брезгливой миной на лице поинтересовался Бакатин.
Ему пояснили – журналист партийной газеты «Правда Востока».
– Какой еще «Правды Востока»? Я о такой газете даже не слышал, – возмущенно фыркнул Бакатин.
«Остапа понесло»:
– «Правда Востока» – одна из старейших газет Советского Союза, издается апреля 1917 года, и вас, как союзного министра, не красит, что вы об этом не знаете, – безрассудно выкрикнул я.
Поскольку в зале обкома, где проходило совещание, курить было не принято, мне тут же «порекомендовали» пойти покурить. Ранним утром московские небожители улетели, министр внутренних дел приказ о применении оружия так и не отдал. Лишь выходя из здания обкома, он остановился перед строем и многозначительно сказал: «Солдаты, я позабочусь о том, чтобы больше ни один волос не упал с вашей головы».
В ферганской командировке я провел около недели, пука не утихло там все. В одном из подожженных домов, пытаясь открыть подвал, где были заперты люди, получил по плечу камнем – метили, видно, в голову, да, на мое счастье, промахнулись. Спать почти не приходилось – в редакцию ежедневно передавал репортажи. Когда вернулся в Ташкент, равнодушно выслушал сообщение о «присвоении» мне очередного выговора. На сей раз был наказан за то, что мои, уже опубликованные в советской газете репортажи, перепечатывали на Западе и даже, как с особым возмущением было подчеркнуто ответственными товарищами, – в Японии, что, по их мнению, видимо, свидетельствовало о крайней степени моего морального и профессионального падения. Понятно, все попытки объяснить, что при перепечатке никто моего разрешения не спрашивал, никакого действия не возымели. Уже позже непосредственное начальство мне объяснило истинную причину недовольства правителей. В своих репортажах я, насколько мне удавалось это сделать убедительно, последовательно доказывал, что человек, с оружием в руках посягнувший на жизнь любого мирного жителя, именуется не иначе как бандит, судить и наказывать его надо в соответствии с уголовным законодательством и всякие национальные или религиозные погремушки в расчет браться не должны. Такая точка зрения, объяснили мне, слишком экстремальна, с нарождающимися явлениями борьбы за национальное самосознание надо обращаться поуважительнее. В доказательство того, что я натворил своими резкими и необдуманными явлениями мне посоветовали инкогнито побывать на одном из первых санкционированных митингов националистов. Я отправился туда и увидел, среди прочих транспарантов, довольно большое зленного цвета полотнище, где «дифирамбы» в мой адрес были сформулированы одной фразой: «Якубов – враг узбекского народа».
А через несколько дней после этого я получил повестку в народный суд. Там мне было объявлено, что новая общественная организация под названием «Бирлик» подала иск, считая мои репортажи оскорбительными, и требуя меня за эти публикации примерно наказать.
Слово «Бирлик» сами участники организации переводили как «единство», хотя один языковед поведал мне, взяв слово хранить его слова в тайне, что «бирлик» правильнее следует переводить, как «одиночество». Но не в лингвистических тонкостях смысл. «Бирлик» была и остается экстремистской организацией националистического толка, ее деятельность давно уже в Узбекистане запрещена, а лидеры «Бирлика» нашли себе пристанище в далеких странах и теперь из-за бугра льют грязь на свою страну, пытаясь себя выставить великомучениками и последовательными борцами с режимом.
На первое судебное заседание (а всего их было что-то около десяти) бирликовцы подъехали к зданию суда на пяти вместительных автобусах. С гиканьем выскочив из «Икарусов», они развернули свои многочисленные транспаранты и устремились во внутрь. Но в народном суде крохотные, давно не ремонтированные зальчики, могли вместить ну от силы человек пятнадцать. Так что основной толпе пришлось митинговать на улице, мешая трамвайному движению и отпугивая прохожих.