После одного из заседаний, меня попросила заглянуть к ней в кабинет судья. Молодая еще женщина, усталая и чем-то подавленная, явно не знала, как начать разговор. Потом решилась:
– Я знаю, это недостойно, но я боюсь. Просто физически боюсь. И не столько за себя, сколько за своих детей. Мне звонят по телефону, подбрасывают записки с угрозами в почтовый ящик и под дверь. А вчера мне мое руководство заявило, что в отношении вас я должна принять пусть символическое но обвинительное решение.
За пару дней до этого в моей квартире, метнув камень, кто-то разбил оконное стекло, вечером жена с тревогой сообщила, что по домашнему телефону уже несколько раз звонили и предупреждали, что «если твой муж не угомонится, пострадает вся семья». Я попытался успокоить ее банальным: «кто делает, тот не грозит, а кто грозит, не способен ничего сделать». И все же, от греха подальше, семью перевез. Что я мог сказать теперь этой запуганной женщине-судье?
Наконец, этот утомительный для меня процесс подошел к концу. Судья, посчитав, что какую-то из моих фраз в одном из репортажей, можно истолковать двояко, вынесла решение: оштрафовать автора статьи на пять рублей. В решении было также сказано, что означенную сумму я должен почтовым переводом отправить на такой-то расчетный счет. Получив в канцелярии решение суда и расписавшись, я на следующий день отправился на почту.
Почтовая служащая равнодушно просмотрев бланк перевода сказала: «Платите три копейки». Пошарил в карманах, мелочи не обнаружил: «А вы знаете, сказал служащей, у меня при себе всего пять рублей. Что делать-то?»
– Да ничего, – ответила она все так же равнодушно. – Вычту из вашей пятерки три копейки за отправку, всего и делов.
Какая богатая мысль, – восхитился я про себя и попросил новый бланк перевода. Заполнив его заново, в графе «для письменных сообщений» сделал приписку: «Поскольку решение суда Ленинского района города Ташкента не определяет, за чей счет должен быть осуществлен почтовый перевод, вычитаю из присужденной мне суммы штрафа 3 (три копейки). Вот так я заплатил за «национальную идею».
Х Х
Х
ГЛАВА 6
Телефон в квартире больше не звонит. Он мочит вот уже три месяца, с того самого дня, когда я подал заявление об увольнении из «Правды Востока». В первом заявлении я честно изложил причину ухода – в связи с выездом на постонное место жительства в государство Израиль, потом, уступив просьбе кадровиков, заявление переписал, обозначив причину увольнения пресловутым «собственным желанием». Когда я сообщил о своем решении Сафарову, он спросил: «Ты уже подал документы?»
– Через пару дней подаю, поэтому хочу, чтобы приказ об увольнении был изан раньше.
– Я тебя не гоню, – буркнул шеф. – Понятно, что членом редколлегии ты при сложившихся обстоятельствах оставаться не можешь, но простым корреспондентом – пожалуйста.
– Я слишком хорошо к вам отношусь, Рубен Акопович, чтобы еще и вас под удар подставлять. Предвижу, что шум будет большой, так что лучше мне самому уйти, чем дожидаться, пока меня с треском выпрут. Да и вам так спокойнее будет.
– О себе я как-нибудь сам позабочусь, – вспылил главный и, подписывая заявление, добавил. – Я остаюсь при своем мнении и отношения к тебе не изменю. Удачи.
Потом была традиционная отвальная, где выпивая ставшую в то время дефицитом водку и, поглощая не менее дефицитные закуски, мои, теперь уже бывшие соратники, доступно объяснили, кто я, на самом деле, есть таков. Узнал о себе много нового, о чем раньше и не подозревал. «На посошок» наименее пьяный и, видно, от того особенно озлобленный коллега вслух выразил общее мнение: «Ты еще на коленях обратно приползешь, но будет поздно».
Лишенный красной книжечки с золотым тиснением; «Правда Востока». Орган Центрального Комитета Коммунистической партии Узбекистана», я враз превратился в рядового советского гражданина. Да что я говорю, в рядового, в изгоя, бессовестно бросающего родину превратился, вот в кого. Родина ренегата била наотмашь, предпочитая основные удары наносить по карману. Подававших документы на выезд, первым делом лишали советского гражданства. Но юридически-иезуитски от гражданства нужно было отказаться самому и оплатить при этом в сберкассу пошлину – по 700 рублей (напомню, что средний служащий в те годы получал 120-130 рублей в месяц) с каждого члена семьи. Лишение вузовского диплома стоило чуть дешевле – 500 рублей. Самой «смехотворной» была цена военного билета, вернее его возвращения в военкомат – всего-навсего стольник.