— Схренали?
— А с того, мой милый Феодор, — по-церковному Семён обратился к брату, — что техника вся изымается, и все твои планшеты, ноутбуки, телефоны, компы и прочее пойдёт на продажу. А отделом займётся Шура, как и должно быть.
— Это ещё почему? Ты не имеешь права меня трудоустраивать? Я с четырнадцати лет могу официально работать! — теперь теряться начал Фёдор.
Семён же наоборот пытался успокоиться, видя, как начинал заводиться его брат. Зная, что может за этим последовать, попытался свести разговор к паузе и вернуться к нему немного попозже, когда Фёдор вернётся в нормальное расположение духа.
— Родной мой, я законы знаю не хуже твоего, да, имеешь, но ограниченное количество часов — это раз! Второе: не забывай, что ты стоишь на учёте, — хищно улыбнулся Берёзов-старший.
Именно эта улыбка не сходила с лица его отца. Именно это выражение лица так сильно пугало Фёдора. Как бы он ни любил брата, но именно эта улыбка была одной из причин, почему он его опасался. Страшные воспоминания тут же находили на подростка, когда он видел этот оскал и нездоровый блеск глаз. Фёдор прекрасно понимал, что Семён так его пугал, и за это ненавидел его.
— Возвращаемся к теме учёбы. Кто тебя с образованием в девять классов, даже при твоём стаже, но со всеми твоими карточками, возьмёт на работу? Я сдохну, завод ты не удержишь, но, может, он год, как говно в проруби, побарахтается и всё… — Семён встал со своего места и подошёл к брату, смотря прямо ему в глаза. — Задумайся, даже твои псевдо-друзья от тебя отворачиваются, не заставляй делать это и меня, — теперь манипулировать пришло его время: одиночество — вот чего именно больше всего боится Фёдор. — На данный момент ближе меня у тебя никого нет, — Семён понизил голос, и больше это походило на рычание, нежели на диалог, — и роднее тоже… О тебе некому заботиться, кроме меня.
Отцовское наследие в виде улыбки всё ещё не покидало лицо молодого директора. Это был единственный метод заставить младшего брата смиренно слушаться. Семён видел детский страх и ужас в глазах Феди, видел, как тот начинал дрожать и даже пятиться назад. Берёзов не очень-то жаловал этот метод, но другого выхода у него нет.
— Тебя кинули абсолютно все: Елена, на которую ты смотрел как на мать, но запахло жареным — она тут же тебя в психушку сдала. Твои друзья, которые резво тебя подставили, — медленно, словно разжёвывая, напоминал Семён брату о его неудачах.
Слегка наклонил голову набок, как собака, и продолжал улыбаться, будто потерянное состояние брата его не заботило.
— Одноклассники, которым ты организовал увлекательный выпускной, а они тебе даже ни о чём не сообщили, несмотря на то, что ты прогорбатился год без сна и отдуха, чтобы заплатить за всех них. А по итогу они кинули тебя, что ты полетел в слезах и соплях с последнего звонка! Даже твоя девушка не выдерживает тебя — то и дело сходитесь, расходитесь. Крутится она около тебя, потому что понимает, что где она найдёт такого же дурачка как ты, с деньгами. Так что у тебя выбор не большой: либо я и моя просьба доучиться хотя бы на кого-то, либо содержание государства, и один хрен ты в общаге при колледже и живёшь на мизерную стипендию. Сумма, которая составляет твои ежемесячные покатушки на такси, — глубоко вздохнув и медленно выдохнув, Семён добавил: — думай, мальчик уже не маленький. — Семён почувствовал, как к губам стекала кровь из носа.
Высокое давление для него давно уже не ново, как и носовое кровотечение. Ждать ответа младшего брата Семён не стал, его самого уже одурманивала злость и обида, поэтому им было принято решение удалиться восвояси и там переждать бурю. Пусть Фёдор психует, пусть хоть весь кабинет разнесёт — Семёну уже всё равно, он устал… И пока Фёдор думал бы о дальнейшем решении, Семён, наверное, смог бы устаканить свои расшатанные нервы и нормализовать резко поднявшееся давление.
Берёзов не хотел, чтобы младший брат видел его плохое самочувствие, и уж тем более не хочет сообщать Фёдору о своих жалобах на головные боли и боли в области груди. Сам же Семён знал, что, где и почему у него болит. Лечиться просто не хватало ни сил, ни времени и, откладывая всё это на потом, он засунул своё здоровье в долгий ящик, пока в него не сыграет сам, как порой Семён думал и ругал себя при острых и невыносимых болях.