Барс уверенно проходит вдоль стола и подзывает меня:
— Иди-ка сюда.
— Можешь не объясняться! — Захожу вслед за ним в укромный уголок под лестницей и скрещиваю руки на груди. — Просто вызови такси — и я уеду. Правда, мне интересно, ты свою бабулю так же выставил бы за дверь? Все ради кекса с этой… с этой…
Барс резко хватает меня за локоть, разворачивает к себе спиной, прижимает к своей горячей груди и блокирует мои телодвижения. Носом склоняется к уху, звучно вдыхает мой запах и шепчет:
— Посмотри на нее.
— Че?
— На Серебрянскую, — уточняет шипяще.
И хотя мне не очень-то комфортно лопатками слушать биение его сердца, я собираюсь с мыслями и акцентирую внимание на его селфи-пустышке, фоткающейся с вытянутыми трубочкой губищами.
— Что ты видишь? — спрашивает вкрадчивым змеем-искусителем.
— Твою телку.
— Присмотрись. Что? Ты? Видишь?
Вздохнув и сосредоточившись, приглядываюсь к Серебрянской.
— Ну… Она ухоженная. Укладка, маникюр, мейкап. Она стильная. Модная… Но ведь она тупая как пробка!
— Она — это то, что нравится твоему Цукерману, — заявляет Барс, сотрясая опору у меня под ногами. — Блестящая снаружи и гнилая внутри. В ней нет ничего святого. Потаскуха. Зато у нее папа — депутат. Так что твой Алеша, скорее, женится на ней.
— Чем на мне? — Поворачиваю голову, фактически положив ее на плечо Барса. — Я же никто. Папа умер. Мама бухгалтерша. Я не разбираюсь в моде.
— Ему нужен фантик, — поясняет мне Барс. Его лицо снова неприлично близко. Дыхание касается моих губ, и я чувствую себя мошенницей, испытывая тягу к таким моментам. — Хочешь завоевать Цукермана, стань ею.
— Купить сиськи?
— Это я тебе не позволю, — улыбается он, крепче прижимая меня к себе. — У тебя свои огонь.
И мне вдруг становится до беспамятства хорошо в его объятиях.
— Так ты привел ее не на свидание? — наконец доходит до меня, и с плеч будто груз спадает.
— Нет, конечно, — смеется он. — Она же половая тряпка. Таких, как запаску, в списке контактов держат. Во всяком случае, уважающие себя парни, — гордо добавляет Барс. — Я же обещал тебе помочь завоевать Цукермана. Так вот твой первый шаг. Избавься от этого жуткого розового на голове, замути крутой маникюр, прошвырнись по магазинам.
— А лавандосов мне на все это маманя с сестрой отстегнут, да? Как только узнают, кого в зятья приметила, так с радостью в лепешку расшибутся!
— Пинкодик, — смеется он, — когда ты начала париться, где взять бабло?
И правда! Заморачиваться насчет денег я стала только после вердикта гадалки. До этого нормально так сосала их из Барса. А он парень не жадный. И кормил, и одевал меня, и вместе со мной врал маме, что я работаю в фастфуде.
Опускаю ресницы, больше не выдерживая его взгляда, и морщусь от пульсации в мизинце.
— Что она тебе обо мне сказала?
— Попросила, чтобы прислуга убрала со стола этот ужас, пока ее блузка не пропахла маслом.
— Прислуга?! — взрываюсь я. — Да я ей щас!
— Стой-стой! — Барс дергает меня на себя и прижимает к стене. — Не горячись, Пинкодик. Я сам с ней разберусь. Есть у меня одна идея… — Замолчав, он приподнимает мое лицо за подбородок и озабоченно интересуется: — С тобой все хорошо?
— Палец, блин… Я мизинец ударила…
— Когда успела? Тебя на секунду нельзя одну оставить! — Он садится передо мной, берет мою ногу, стягивает с нее носочек и ставит пятку на свою коленку. — То всяких Алеш домой приводишь, то мебель пинаешь. — Пальцами прикасается к мизинцу, и всю стопу пронзает жгучей болью. Закусив губу, глухо постанываю и руками вцепляюсь в плечи Барса. — Пинкодик, — малоутешительно извещает он, — походу, ты его сломала…
— Я тебе щас нос сломаю, если это у тебя шутки такие. Дурацкие.
— Ломай. Я все равно в травматологию вместе с тобой поеду. Вправят. — Барс поднимает меня на руки и буквально стискивает в своих объятиях. Еще чуть-чуть страсти — и хирургу не только мой мизинец интересен будет, но и ребра.
— Полегче, Барс. Раздавишь свою палочку-выручалочку. И я сейчас о себе.
Дернув уголком губ, он осторожно поднимается вверх по лестнице, вносит меня в спальню и укладывает на кровать.
— Так, лежи здесь, — отдает команду, зажигая светильник на тумбочке. — Я вызову «скорую» и смою Серебрянскую.
— В унитаз? — уточняю я с улыбкой. От заботы Барса даже палец меньше болит.
— Боюсь, сифон ее силиконом забьется, ни одно средство для устранения засоров не справится. — Он поправляет подо мной подушку. — Удобно?
— Барс, я не умираю, — напоминаю я ему. — Не думай, что так легко от меня отделаешься.
Он склоняется надо мной, припекая меня теплом своего тела и нещадно нанизывая меня на свой взгляд. Сжавшись, натягиваю одеяло до подбородка.