...
Первый день - смута.
- Желаете посмотреть, миледи?
- Да, - жду, пока водитель откроет дверцу недорогого, но быстроходного авто, нарочито беспечно выхожу на улицу. Асфальт, стены, клумбы, деревья - все в запекшихся, а кое-где и свежих пятнах крови. Меня не мутит, как какого-то парнишку в десятке метров впереди, я не чувствую отвращение, как мой водитель-оборотень. Мне все равно.
Волк тоже замечает беднягу, который согнулся пополам под каким-то кустом, и собирается уже пристрелить его, однако я мягко и требовательно бросаю: "Отставить". Сама иду к парню легким размеренным шагом. Туфли уже оставляют на асфальте красные следы - я намеренно вступила в лужу крови и даже позволила себе размазать жидкость с таким пьянящим ароматом по брошенной кем-то газете.
Контроль - то, чему вампиров учат с детства. Я владею этим искусством почти в совершенстве, поэтому ничем не выдаю той жажды, что съедает меня изнутри. Я снова банально и дико хочу крови.
Мальчишка только испуганно пятится, завидев меня. О чем думает это жалкое создание? Оно боится и надеется, что я не одна из тех тварей, что были здесь недавно. Да, ты прав, малыш, я - не одна из них. Я - хуже.
Сажусь на корточки рядом и смотрю прямо в его глаза - зеленые, с прожилками темно-коричневого, по-детски большие и невинные. Как хорошо, что я не умею чувствовать жалость.
Всего один миг, неуловимый для человеческого глаза, нужен для того, чтобы впиться зубами в артерию и расплющить ее, порвать, выпустить наружу теплую кровь. Я не хочу, чтобы мальчишка умер быстро, поэтому пью из вены на запястье. Солоноватый привкус во рту ассоциируется с еще одним, более приятным - с привкусом власти.
Все вокруг напитано им, даже ветер, который априори нельзя попробовать на вкус. Мне нравится это ощущение. В голову приходят воспоминания, где я, в мужском камзоле и порванных сапогах, бреду по улицам ночного Лондона в надежде, что меня не поймают сегодня. Те времена позади. Двадцать первый век - хорошее время для вампира. Современные технологии способствуют маскировке, а беззаботные люди совсем потеряли бдительность, поверили в то, что нас не существует. Ничего, мы докажем обратное. Уже доказали.
Второй день - паника.
Я смотрю на мечущихся внизу людей и не могу удержаться от улыбки. Слабые, ничтожные создания. Теперь вы будете скрываться и бежать куда глаза глядят. О, если бы вы еще могли ощутить ту боль, что приносят солнечные лучи!
Мне достаточно поднять глаза, чтобы увидеть дневное светило. Даже через защитное стекло, не пропускающее губительный свет, оно режет глаза и заставляет неуловимо морщиться. С улицы долетают редкие крики, кто-то зовет на помощь, чей-то довольный хохот разносится по улице и взлетает вверх, эхом отбиваясь от близко стоящих стен домов.
- Тебе страшно? А я боялась так каждый день своей жизни, дрянь! - визжит чей-то голос - и я слышу неприятный хруст ломающихся костей. Какая-то ведьмочка с бешеным огнем в желтых кошачьих глазах остервенело вонзает тонкий дамский кинжал в руку своей жертвы.
- Оставь его! - другой маг хватает свою подругу за руку и небрежно отталкивает от истекающего кровью человека.
- Они заплатят за все! - кричит ведьма.
Я не могу наблюдать за ними без усмешки: молодые и слишком горячие фокусники, которые за все прошедшие столетия пострадали меньше всех, ведут себя как идиоты. Месть - блюдо, которое подают холодным. Зачем кричать и кидаться на слабых существ, словно цепные собаки? Гораздо приятнее наблюдать за весельем отсюда, из защищенного толстым стеклом кабинета, и не марать руки.
Третий день - слабое сопротивление.
Люди - как муравьи. Что бы ты ни делал, они все равно сумеют выжить и полезут во все щели, приспособятся к любому яду, обойдут все ловушки, оставят потомство и снова станут соринкой в глазу.
Однако этот день еще не пришел. Жалкое ополчение, организованное остатками охотников, мы сломали быстро. Достаточно было захватить в плен пару детишек и на глазах у новоиспеченных борцов выпить из них всю кровь. Странно, но я не чувствовала наслаждения, когда смотрела в расширенные от ужаса глаза людей. Они считают нас убийцами, последними тварями, но почему-то забывают о наших детях, которые были безжалостно заколоты во сне, о невинных жертвах их предубеждения.
Тут, как в истории о Монтекки и Капулетти, нет определенной причины вражды. Мы просто ненавидим друг друга, потому что так заведено. Они заставляли нас прятаться на протяжении многих веков, а мы воровали их детей по ночам. Они вешали наши истерзанные тела на перепутье, а мы истребляли целые села. И кто же из нас теперь невинен?