— Попей, Мишуха, а то на всю ночь засядешь… А я завтра уезжаю в Конго, до Толика в гости, — вдруг сказала она, и ее глаза странно заблестели. — Так что к утру надо собраться в дорогу. Вот Толик обрадуется. И про внука Ванюшку ему расскажу.
Мне показалось, что моя бабуся пошутила, и я, боясь ее обидеть, начал вежливо советовать ей пока не думать о поездке к сыну.
— Мишуха, и ты, как все, не хочешь, шоб поехала до Толика, — с обидой сказала она. — А я поеду. Завтра же поеду. Ты еще не знаешь свою бабусю. Як сказала, так и будет!
Она неожиданно ушла, а через некоторое время вернулась, радостная, возбужденная, и в ее глазах, всегда спокойных и слезливых, снова я заметил странный сухой блеск. Подсела ко мне и весело сказала:
— Ну вот, Мишуха, ты не советовал, а я уже побывала в гостях у Толика.
В недоумении я пожал плечами и тут услышал нечто совсем непонятное.
— Ой, як же гарно погостевала! — говорила она, глядя на меня все так же сухо и странно блестевшими глазами. — И всю Конгу повидала. Гарно там у них, привольно, як и у нас. А Толик, сынок, як обрадовался. И про внука Ванюшку сам спросил. Мамо, а вы знаете, шо я тут, в Конго, роблю? Слыхала, отвечаю, от твоего Мишухи, а толком ничего не пойму. Шо тот Мишуха знает, ничего он не знает. А вы, мамо, знайте, говорит Толик. Я помогаю тутошним людям разводить овец. А шо, спрашиваю, у Конго нету овец? Разные, беспородные имеются, а тонкорунных, якие у нас, у них не было, говорит Толик, а зараз уже имеются, точно такие, як и у нас, а через то я тут действую за старшего чабана, подсобляю тутошним чабанам, опыт передаю. Частенько вспоминаю, як еще мальчуганом ходил за отарой… Пригодилось, мамо, то, шо було в жизни…
— Бабуся, вам это что, приснилось? — спросил я робко. — Вы же только что были у меня… Да такое может только присниться!
— Ой, шо ты, Мишуха, господь с тобой, який там сон, — ответила она и перекрестилась. — Вот святой крест — правда. Была, была я у Толика, гостевала у него. И еще, ежели соскучусь, поеду. Сильно мне понравилась Конга. Люди тамошние, правда, собой черные, як будто сажей выпачканы, блестят зубы да глаза, а ничем другим от наших людей не отличаются. И душевные, и приветливые. Внучку Оленьку обняла, приголубила. Славная растет девчушка. Только беда — лопочет не по-нашенскому, не по-руському. Смех! Я ей одно кажу, а она мне другое, а шо вона каже — не пойму…
Хрипло, неестественно смеясь, старуха на полуслове умолкла, поднялась и быстро ушла. Теперь я уже не сомневался, что с моей бабусей что-то случилось неладное, и направился следом за ней. Она шла, покачиваясь, и так, с ходу, повалилась на свою кровать, уткнула лицо в подушку и заголосила, как над покойником, причитая:
— Ой, Толик, ой, сыночек! И где же ты зараз, родненький мой! И помру тут без тебя, и глазоньки мои не побачут кровинушку мою!
Я остановился возле кровати, не зная, что мне делать. В это время подошла Ефимия, спросила:
— Есть ли в хате валерьянка?
— Не знаю.
— Ее надо чем-то успокоить. А то, что она плачет, — хорошо, слезы всегда успокаивают, — говорила Ефимия, ни к кому не обращаясь. — Я замечала: когда тебя не было дома, она часто плакала вот так же, в голос, с причитаниями. Как она тоскует по сыну Анатолию! Да это и понятно — мать. А чего твой отец живет в Конго?
— Послали на работу, — ответил я нехотя.
— Приехал бы, успокоил старушку.
— Значит, не может, если не приезжает.
Ефимия все же нашла какие-то капли, дала бабусе вылить, и она постепенно перестала голосить, только все еще всхлипывала взахлеб, как это делают плачущие дети. Когда она совсем притихла, мы с Ефимией положили на кровать ее тяжелые, словно бы одеревеневшие ноги, укрыли плечи одеялом. Ефимия принесла в стакане воды, дала ей попить. Бабуся отвернулась к стенке и лежала тихо, а мы постояли еще немного и разошлись по своим комнатам.
Снова я уселся к столу, ладонями обнял голову и к тетради не прикасался. Было не до записей. Я думал и о своем сыне, о поездке в Москву, и о невероятном рассказе бабуси о поездке в Конго. У меня уже не было никакого сомнения в том, что ее надо было показать врачам, хорошо бы специалисту-невропатологу. Но где его взять? Ни на хуторе, ни в Богомольном таких врачей не было. И я решил завтра же поехать в район, чтобы заодно послать телеграмму Марте и привезти, если удастся, врача… Я так погрузился в раздумье, что даже вздрогнул, когда услышал прикосновение к моему плечу чьей-то руки. Поднял голову и увидел Ефимию.
— Бабушка дышит спокойно, наверное, уснула, — говорила она, а мне казалось, что она пришла, чтобы сказать мне что-то совсем другое. — По всему видно, старушка серьезно заболела. Врача бы…