3
В этот раз в Богомольное я приехал рейсовым автобусом. Своеобразное привольненское новшество — раньше такого удобного сообщения между селом и хутором не было.
Меня встретил тот же двухэтажный, кирпичной кладки, дом с теми же, старательно запудренными пылью окнами, уныло и сонно смотревшими на площадь. Те же двойные широкие двери заскрипели петлями, и так же, как и прежде, порог был побит ногами и испачкан засохшей грязью. Та же каменная, круто поставленная лестница провела меня на второй этаж: по такой лестнице трудно подниматься, а еще труднее спускаться.
На втором этаже я направился, не раздумывая, в просторную, знакомую мне комнату-приемную. И здесь я заметил перемену: раньше, когда директором был Суходрев, вдоль стен стояли стулья, теперь же к ним прибавился конторский двухтумбовый стол. За ним сидела та сельская красавица, которую так и хотелось назвать Еленой Прекрасной. У нее были синие, умело подведенные большие глаза, на голове — высокая, как кавказская папаха, прическа. Елена Прекрасная с синими очами окинула меня тем спокойным, несколько удивленным взглядом, каким смотрят на человека, желая сказать ему, что напрасно он сюда пожаловал, ибо ни вчера, ни сегодня его здесь никто не ждал. Я же, увидев эти старательно подсиненные очи, без лишних слов понял: да, так запросто, как, бывало, приходил к Суходреву, — к Сероштану мне не пройти, и остановился. Постоял в раздумье некоторое время и сказал голосом просителя, что мне необходимо увидеть директора.
— Как это — «необходимо увидеть»? — с наигранной улыбкой спросила Елена Прекрасная. — Молодой человек, что-то я вас не понимаю.
— Что же тут непонятного? Хочу войти в кабинет и увидеть директора.
— Позвольте, а вы откуда, во-первых? — не переставая наигранно улыбаться, спросила красавица с синими очами. — И кто вы есть, во-вторых?
— Я — гражданин села, которое тем и знаменито, что в нем когда-то баба родила…
— Прошу без этого, без поэзии, — перебила улыбавшаяся красавица села Богомольного. — Вы записаны, в-третьих?
— Куда?
— Не прикидывайтесь наивным простачком. Теперь таких уже нигде не сыщешь. Все и всё знают. — Синие очи Елены Прекрасной выражали одно сплошное горе… — Еще спрашиваете: куда? Известно, к Андрею Аверьяновичу вы записаны?
— Не записан. А что, надо?
— Так чего же вы пришли?
— По срочной необходимости.
— Приемы у нас по средам. На дверях написано. Могу записать на среду.
— Сегодня же четверг. Целую неделю ждать.
— Ничего, подождете. Время пройдет быстро.
— Но у меня же неотложное дело! — стоял я на своем, невольно любуясь умело подведенными очами Елены Прекрасной. — Если, к примеру, горит совхоз и мне надо сообщить об этом самому директору? Пока запишешься на очередь, пока будешь ждать среду, сгорит же все дотла!
— Шутки я тоже обожаю.
— Если без шуток, то мне в самом деле нужно срочно повидаться с Андреем Аверьяновичем, — настаивал я на своем. — Просто сию минуту. Вы доложите, как положено.
— Не положено.
— Войдите в кабинет и скажите: так, мол, и так, приехал товарищ из Москвы.
— Опять шуточки? — Тут ее подсиненные очи впервые насторожились. — Неужели из Москвы? Как из Москвы?
— Вчера, самолетом, — спокойно ответил я. — Пойдите к своему шефу и доложите: Михаил Чазов, из Москвы. Можете добавить: брат его супруги Екатерины Анисимовны, по-простому — шурин.
— Да неужели из Москвы? Неужели шурин? — Елена Прекрасная так обрадовалась, словно бы увидела перед собой не меня, а какого-то сказочного принца. — А вы не обманываете? Может, вы из автоколонны?
— Неужели я похож на сотрудника автотранспорта?
— Не похожи… Не обманываете, нет? — повторила она еще раз, и ее синие большие глаза стали синее и больше. — Неужели шурин? Неужели из Москвы?