— Маманя, воды хочу…
— Недавно вас поила, — отвечала мать, не глядя на детей. — Потерпите, нельзя же так часто пить.
— Маманя, дай воды…
— Замолчите! — прикрикнула мать. — Знаете, шо бывает от воды? Не знаете?
— А шо?
— Пузо вырастет, вот шо…
После этих слов девочки неожиданно присмирели. А Паша, еще ниже опустив голову, поправила косынку, натянула ее на лоб и на щеки, смотрела на свои стоптанные, зеленые от травы чобуры, сшитые еще Иваном. Опять, не желая думать о воде и о Трех курганах, она мысленно повторяла: «Так оно само стреляет, только нажми эту штуковину…» И так же мысленно она уже не раз брала в руки автомат, уходила с ним куда-либо за бугор, подальше от арбы и от овец, и там, ничего не боясь, смело нажимала «эту штуковину». И странное дело: автомат ее не слушался, не стрелял. Иногда ей казалось, что из дула без выстрела выскакивали пули и тут же падали на траву. Она тяжело вздыхала, понимая: в мечтах всякое бывает. А как же все это может получиться наяву? Вот бы попробовать. И ей захотелось откопать в арбе оружие и самой на практике убедиться, как же оно стреляет. «Не сумею, не обучена, — думала она, шагая за арбой и боясь поднять голову и посмотреть на детей. — Эх, был бы рядом Иван, он обучил бы… Ваня, Ваня, где ты зараз?»
7
Только на четвертый день пути в предвечерних сумерках наконец-то показались долгожданные Три кургана, пока еще одни, без села.
Высокие, они от подножья до макушки заросли ковыль-травой и издали были похожи на три папахи из белого курпея. И когда отара и арба приблизились к курганам, между ними в глубокой балке заблестело — нет, это уже не текучее марево, а настоящее озерцо! Оно было наполовину высохшим, с отлогими, затвердевшими берегами, обнесенное, как лицо молодой бородкой, курчавой зеленой ряской. Увидев озерцо, Паша забыла обо всем и об автомате. Надо было поить овец. Почуяв воду, отара, поднимая пыль и разноголосое блеянье, не пошла, а с радостью побежала и с ходу припала к озерцу. Дальше всех забрели собаки. Они стояли по животы в воде и своими длинными языками жадно лакали. Подвели к водопою и быков, и подслеповатого коня, и корову. Обрадованные, прибежали к воде дети. Животные пили не спеша и долго, с каким-то особенным наслаждением, казалось, что они вот-вот осушат все озерцо. Но озерцо было глубокое, воды в нем хранилось много, и поэтому Паша, не раздумывая, объявила по табору.
— Привал! Тут, возле озерца, заночуем и заднюем, а завтра под вечер с новыми силами тронемся снова в путь. — Она подошла к деду Якову, который только что умылся и полой рубашки вытирал заросшее седой щетиной лицо. — Дедусь, на ужин освежуйте валушка. Повечеряем сегодня як следует.
— Хлопцев можно взять с собой?
— Возьмите Анисима и Антона. Нехай старшие приучаются.
— Актировать станем? — спросил старик. — Ить валушок не свой.
— Ой, господи, дедусь, яке там ще актирование, — с грустью ответила Паша. — Берите ярлыгу и ловите валушка, да шоб покурдюстее. А я зачну растапливать огонь, шоб нам до захода солнца успеть повечерять.
Освежеванного валушка несли Анисим и Антон. Следом шел дед Яков, вытирая тряпкой кривой чабанский нож. Паша с радостью и с удивлением смотрела, как Анисим взял топор и умело разрубил тушку на мелкие куски. «И это мой Анисим уже умеет делать, — подумала она. — Где, скажи, успел обучиться? Наверно, у деда Якова…»
— Дедусь, а хто зарезал валушка? — спросила Паша.
— Анисим Иванович, — ответил старик. — Дюже добрый отыскался мне помощник. Свежевал тоже он, а ему подсоблял Антон.
— И сумел Анисим?
— Еще как сумел! Ловко действовал, як настоящий чабан, — похвалил дед Яков стоявшего рядом Анисима. — Парень что надо, молодчина!
Вскоре в цыбарке вскипел, заправленный перьями степного лука и чеснока, тот, настоящий, без подделки и прикрас, чабанский шулюм, истинный вкус которого можно было познать только на такой степной стоянке. Всему табору хватило и крутого, пахучего бульона, и отлично сваренного мяса. Как матери Паше хотелось, чтобы вволю поели ее младшие, и она сама положила в их тарелки самые лучшие куски баранины. «Ешьте, ешьте, мои славные, баранинка вкусная», — говорила она ласково. По законам чабанской жизни за ужином не были обделены и собаки. Им достались кости и требуха, и они, сытые и довольные, отошли от арбы, уселись в сторонке и, смежив усталые глаза, самодовольно облизывались.
— Дедусь, а где же село Три кургана? — спросила Паша.