Она скашивает глаза на лезвие, торчащее из ее лба, роняет сумку и шевелит губами. Я жду, когда она схватится за меня руками и начнет падать. Но она стоит.
Ах вот в чем дело, ей дается время все понять. Ей трудно понять, поэтому времени ей дается больше…
Мы вместе опускаемся на снег. Да, глаза серые.
Как пепел, как грязь, как грех и блуд. И похотливый рот открыт так, что поблескивают оскаленные зубы.
Нет-нет, она не успела понять. Она не все поняла.
Но именно для этого у меня кое-что приготовлено.
Я заталкиваю ей в рот страницу, пусть почитает на досуге.
И тут мне становится страшно — она же может проглотить, так и не прочитав! Нет-нет, не проглотишь…
А против греха и блуда — это здорово.
Вот здесь нам никто не помешает. Еще теплая. Еще кажется, что дышит.
Да она некрещеная! Это непорядок. Это надо исправить. Вот так — чик-чик, вжик, вжик…
В эту секунду скрипнул снег.
И послышалось чье-то близкое дыхание…
Сила ушла, оставив меня наедине с собой.
Темно… Кто там? Куда-то пропал нож. Куда-то задевался…
Это была собака. Большая, но бестолковая. От взмаха руки — бросилась прочь. Убежала.
А, вот и нож.
Его потом надо будет выбросить по дороге.
А сейчас домой, быстрее, быстрее…
На остановке никого не было. И мне снова стало скучно и пусто.
Это была не она…
ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ
Странный это все-таки номер — 666. Прекрасно понимаешь, что перед ним идет 665, а после — 667, и все равно странный. Если сложить, то будет 18, если умножить, будет 216, а если перевернуть, будет 999.
Нет, Игорь совсем не думал о том евангельском понятии, которое связано с этим числом, ему просто был забавен этот номер сам по себе, так сказать, безотносительно. Если одну и ту же цифру написать больше двух раз подряд, получается довольно забавный узорчик, такой себе орнамент. И дьявольские силы тут абсолютно ни при чем. Автобус как автобус.
Служба в церкви уже закончилась. Старушки, шаркая по новенькому мраморному полу старыми башмаками, убирали поплавившиеся свечки, вытирали пыль, аккуратно сворачивали коврики.
— А где батюшка? — спросил Игорь у одной из них.
Она смерила его придирчивым взглядом и недоверчиво спросила:
— А на что он тебе? Раньше надо было приходить. Служба уже кончилась.
— Петровна, ну тебе какое дело? — тут же вмешалась вторая. — Он сейчас выйдет. В алтарной части он.
Игорь благодарно кивнул и медленно побрел по храму, рассматривая убранство.
Слово какое-то напыщенное — «убранство».
Храм только отстроили. Были еще на дворе кучи битого кирпича, доски, залитые известью, бетонный ящик и носилки. Но стены в храме уже побелили, рамы покрасили. А вот убранства как такового было — кот наплакал.
Игорь совсем не так представлял себе православный храм. Много золота, темные лики икон, сочные фрески. А тут — все какое-то доморощенное, как мещанский утолок какой-нибудь вдовушки. Взять хотя бы эти бумажные цветы. Такие вылизанные, такие ненатуральные. Жуткая безвкусица. Или эти картонные изображения святых, отпечатанные типографским способом. Еще надписи не хватает: «Люби меня, как я тебя».
— Что, убого?
Игорь вздрогнул и обернулся. За спиной стоял батюшка и грустно улыбался.
— Да нет, просто… — Игорь смутился. — Здравствуйте.
— Да-да. Я знаю, Я тут недавно с одной женщиной разговаривал, так она сказала, что ходила бы в церковь почаще, но тут эти злые старушенции все время ворчат, и эти цветочки неживые. Как на кладбище. А знаешь, кто эти цветы делает — вон та бабушка. — Он кивнул на старушку, которая не хотела отвечать Игорю.
— Сама?
— Да. У нее отец был священник, она от него в тридцать седьмом отреклась.
— А теперь в церковь пришла? — Игорь ухмыльнулся.
Батюшка вздохнул.
— Знаешь, кто в языческом Риме христианство проповедовал? Апостол Петр. А он от Христа отрекся целых три раза. Вот так. Эта старушка в церкви целыми днями. Подъезды моет в свои восемьдесят пять лет и в церкви работает. А по вечерам цветы эти у себя на кухне делает, чтоб хоть как-то храм украсить. Та женщина, ну, с которой я беседовал, она не сделала, и живые на праздник не принесла. А эта сделала. Можно, конечно, их снять и выбросить…
— Нет, зачем? — Игорю стало стыдно. — Пусть висят.
— Правильно. Отец Сергий улыбнулся. — Пусть висят. Ну, как у тебя дела? Ты по поводу краж пришел или помолиться?
Игорь покраснел и отвел взгляд. Почему-то неловко было признаться, что ни одной молитвы наизусть он не знает, хотя считает себя верующим и даже носит крест.