«Бывает же такое, — подумала Клавдия философски. — Можно понять Худовского».
— Ну, Оля, расскажи мне, как все было на самом деле?
— Отвра-атно, — поморщилась девочка. — Эти ка-азлы полезли к тому папику, а он давай базлать.
То ли из-за того, что рот Оли был набит жвачкой, то ли по какой другой причине, эти несколько слов она произносила в течение почти двух минут.
— А чего они к нему полезли? — поинтересовалась Клавдия.
— А хер их знает, придурков. — Оля выдула розовый шар и тут же втянула его обратно. Смутилась.
— То есть они с самого начала не собирались нападать на гражданина Худовского?
— Ага, счас, собирались, конечно, — опять протянула девчонка.
— Погоди, они что, так прямо и говорили, что будут нападать на Худовского?
— Ну-у.
— А за что? Он к тебе приставал?
— Кто, папик? Ага, счас. Если бы.
— Чего ж тогда твои друзья решили его бить?
— Какие они мне, на хер, друзья.
Клавдия решила не обращать внимания на лексику Оли Симоновой. Скорее всего, та и не понимала, что лексика ее несколько ненормативна.
— Так, Оля, давай еще раз. Ты пришла с Лешенькой и Васенькой в бар гостиницы «Орленок»…
— Ну, у них бабульки завелись, поканаем, грят, чувиха. А че не поканать…
— Деньги? А откуда, не знаешь?
— Я че, нанялась, у них спрашивать?
— Так, дальше.
— А я им грю, паца-аны, не хер в этом «Орленке» ловить. А они грят, как бы молчи, будем тут.
— И что? — уже осторожнее спрашивала Клавдия.
— Ну мы побазлали малька, а они грят, будем папика бить. Он счас сюда приканает…
— За что бить?
— А хер их знает.
— Значит, ребята знали, что гражданин Худовский придет в бар?
— Ну как бы знали. А че мне будет?
— В смысле?
— Ну вот заловили, че теперь, предкам как бы сообщите?
— Вообще, не мешало бы, — строго сказала Клавдия.
— А че я сделала? Я ниче не сделала.
В советское время Клавдия нашла бы и слова и действия, чтобы эту девчонку как-нибудь привести в чувство. Она сказала бы ей про Гайдара, который командовал дивизией в четырнадцать лет, про пионеров-героев, послала бы представление в детскую комнату милиции. А теперь?
Этой девчонке дадут кое-как доковылять до аттестата или, что скорее, вытурят в ПТУ — технический колледж, кажется, теперь, — а там она не станет марать свои ручонки о станок, не навалится «ушами» на работу. Она очень скоро выйдет в бар гостиницы «Орленок» или какой другой бар. Впрочем, нет, в бар ее не пустят. Там уже все места заняты. Ей начинать придется с улицы.
«Да что это я ее отпеваю? — думала Клавдия, трясясь в троллейбусе, идущем к центру. — Может, попадется парень хороший, замуж выйдет, детей нарожает, будет их обильно кормить своей грудью… Бывают же в жизни чудеса».
Из разговора с девчонкой Клавдия заключила одно — дело с избиением депутата Худовского действительно политическое. Только вот политика эта, скорее всего, мелкая и грязная…
Постовой гаишник у моста долго ничего не мог понять. Хлопал глазами и морщил свой узкий лоб.
— Там! Там, на Воробьевых! В лесу! Лежит на правом боку! Синяя вся! — кричал Жук, тряся его за портупею и размазывая по лицу сопли. — На правом боку! И сумка красная!
— Какая сумка? — очнулся наконец милиционер. — Кто лежит?
— На правом боку! — повторял все время мальчик. — На правом! Там, в лесу! Женщина лежит! С красной сумкой!
Дальше для него все было как во сне. Милиционер запер его в будке, очень похожей на телефонную, а сам долго ругался с кем-то по рации. Кажется, Жук вырубился. Потом приехали «скорая помощь» и милицейская машина. К Жуку подскочили сразу и милиционер, и врачиха. И, схватив за руки, стали тянуть в разные стороны. Милиционер говорил, что надо показать, надо допросить, а врачиха кричала, что у мальчика нервный срыв, что у мальчика депрессия, и все время тыкала ему в грудь стетоскопом.
Потом машины начали подкатывать одна за другой. Из одной вышла красивая женщина и сказала тихо:
— Пойдем.
В машине она дала ему какую-то таблетку и увела за собой всех, оставив только молодого строгого мужчину.
— Как тебя зовут? — спросил мужчина.
— Ш-шура, — ответил Жук, икая.
— А фамилия?
— Жуков.
— А меня Илья Романович. — Мужчина подмигнул. — Ну рассказывай, Шура Жуков, что ты там видел? — спросил спокойно.
— Мы в лес ходили трахаться, а там женщина мертвая. — Шура Жук опять собирался разреветься, но уже не мог. — Лежит на правом боку.
— Трахаться? — удивился Илья Романович. — А кто это, «мы»?