— Потаскуха ты, Нихан! Я тебе этого не прощу!!! Ты…ты… никогда не хотела принять мою любовь и выбрала этого… — тут он презрительно покосился на оголённую грудь Кемаля, — волосатого плебея!
— Не смей её оскорблять своими гнусными словами! — Кемаль воспользовался оскорблением как удобным предлогом нанести первый удар Эмиру в челюсть. У него давно чесались руки избить этого мерзкого зарвавшегося типа, возомнившего себя властелином мира. — А это тебе за «плебея», — молниеносно последовал второй заслуженный удар «по морде».
За гостем не заржавело, и Кемаль получил ответку.
Как водится, разруливать ситуацию лучше всего получается у третьей стороны.
— Знаешь, Эмир, ты хоть и говоришь про какую-то любовь, но твоя любовь мне не нужна — настолько ты мне противен — всем противен — и внешне, и внутренне!
— Как ты можешь судить, если ты мне не дала ни одного шанса? — повернулся на её слова постылый супруг.
— Не дала… Ха-ха-ха! Да я столько не выпью, Эмир, чтоб тебе «дать»!
— Что??? Я по-твоему, такой непривлекательный? Прям вот нисколечко? А чем этот неандерталец лучше меня? — ему не давал покоя сексуальный красавец Кемаль.
— Представь себе, ВСЕМ ЛУЧШЕ! Кемаль …он такой…такой — да лучше него быть просто невозможно! Куда тебе до него! Я не имею ввиду твои бабки и репутацию, а просто, если всё это отбросить, то ты всего лишь… да дрыщ ты, Эмир. Ты НИКАКОЙ! Ой, да чего я тут перед тобой распинаюсь? Не хочу я тебя, пойми ты наконец! И никогда не захочу! Уж после Кемаля точно не захочу!!!
Эмир вдруг сник и как-то обиженно заморгал. Услышать такую исповедь от женщины, которой он был болезненно одержим много лет — это ещё надо переварить и пережить. Её слова резали, будто ножом. Таких откровений он от Нихан не ожидал. Ему всегда виделось, что жена лишь вредничает, и со временем ему удастся её к себе расположить, чего бы то ни стоило. Но после сказанных слов и, особенно, сравнений с Кемалем, все надежды окончательно рухнули. Безусловно, он может убить этого дрянного инженера. Не своими руками, разумеется, но убрать его не составит особого труда. Но убрать и стереть из памяти только что прозвучавшие слова разве возможно? Даже если Сойдере не будет больше на свете, разве под силу кому-либо повернуть вспять время и сделать так, чтобы никогда не прозвучали из уст любимой, да по-своему любимой им женщины, роковые слова в его адрес? Может, есть какие-то психиатрические приёмы по выборочному стиранию памяти? Ха-ха! Тут помню, тут не помню! Для совладельца «Козджиоглу холдинга» жизнь внезапно потеряла смысл. Если нет света в конце тоннеля, нет надежды — то зачем тогда всё? Как теперь с этим жить? И зачем жить? Ради кого и чего? У отца есть только его подлая сущность. Это из-за него жизнь Эмира пошла по такому руслу. Мама — она «овощ», ей всё равно. Anne…anne (тур.- мама) …На ум пришли последние воспоминания о ней живой и здоровой. Перед глазами встала картина женщины с распущенными волосами, стоящей на краю балконной ограды, раскинув руки, ещё миг и готовой отправиться в жуткий полёт. Эмир Козджиоглу резко развернулся и направился к двери на балкон.
— Эй, ты куда? Выход через дверь! — схватил его Кемаль, в попытке перенаправить к выходу из номера.
— Отстань, идиот!
— Эмир, уходи, пожалуйста! Я тебе всё честно сказала. Ты сам вынудил, — вставила три куруша Нихан. (Куруш — турецкая мелкая монета)
Не обращая внимания на хозяев номера, Эмир резко дёрнул в сторону штору, закрывавшую балконную дверь, рванул дверную ручку и шагнул к ограде балкона.
— Эй, ты чего удумал? — Кемаль с тревогой распознал намерения своего врага.
— Эмир! Dur! (тур.- Стой!) — пискнула жена.
— Слышь, ты, не дури! — Тарзан в халате схватил его за руку.
— Оставьте вы меня! — он злобно отбросил руку Кемаля, повернулся и со зверской силой оттолкнул его от себя. В этот толчок было вложено столько злости и отчаяния, что дюжий Кемаль не устоял на ногах и упал. При падении он задел рукой стеклянный стакан, стоявший на журнальном столике, тот грохнулся на пол и раскололся на несколько стеклянных фрагментов. Кемаль хоть и не растянулся позорно на полу, всё же неудачно приземлился ладонью на один из осколков. Острый край вонзился в мякоть ладони у основания большого пальца.
— Шайтан!!!
— Кемаль! Ты в порядке? — sevgilim (тур.- любимая) метнулась к своему раненому герою.
— Да, ничего, сейчас кровь смою.
Алые капли оросили белоснежную махровую ткань.
— Погоди, давай пластырем заклеим. Дай гляну, глубоко порезался?
— Надо осколки убрать.
Оба переключились с мужа Нихан на руку Кемаля (да ну его — не маленький!). Тем временем Эмир, воспользовавшись тем, что все от него отстали, лихо перешагнул через ограду балкона и встал на тонкой кромке. Одной рукой он пока держался за ограждение. Вниз глянул лишь на секунду — словно оценивая высоту. Гораздо дольше его взгляд задержался на небе — нежно-голубом, с белогривыми лошадками лёгких облаков и лучиками солнца. Чуть прохладный, освежающий весенний ветерок обдувал лицо и ерошил волосы. Захотелось слиться с этим небом, поддаться ветру, беззаботно улететь-умчаться вместе с ним, оставить всю тяжесть, темень и все обиды позади и устремиться навстречу лёгкому и светлому. Ему только сейчас стал кристально ясен поступок матери. Наверное, в ту далёкую ночь она чувствовала то же самое. Будучи по природе, а также в силу воспитания, решительным мужчиной, Козджиоглу больше не колебался ни секунды — поддавшись импульсу, он выпустил из руки балконные перильца, каких-то пару мгновений побалансировал на балконном выступе, и … оставил всех и вся позади.
Внизу, некоторые из спешащих по делам прохожих и проезжих успели заметить тёмную фигуру, красиво летящую в позе мастера спорта по прыжкам в воду (а ведь мог бы). Наверху же, влюблённая пара всё продолжала возню с раной, когда до их ушей с открытого балкона донёсся громкий хлопок, словно что-то тяжелое ударилось оземь.
— ЭМИР! — одновременно воскликнули Кемаль с Нихан и бросились на балкон. А гостя, как говорится, и след простыл. Они посмотрели вниз, дабы проверить свои догадки — на тротуаре возле нелепо раскинувшего конечности тела уже собирались люди. Вокруг головы медленно змейками растекалась бурая лужа крови. Объяснения тут были излишни. Двое в махровых халатах без слов переглянулись. В их взглядах без труда читалась одна и та же мысль: «Надо же, как просто всё разрешилось!»