— Да как ты не понимаешь? Я тут первый раз, ничего не видел, не знаю. И вдруг раз — протягиваю руку и достаю этот чёртов ключ. Просто мистика какая-то!
— Хорошо, скажу, что вместе случайно нашли, — понимающе кивнул братец.
Родители нашей находке несказанно обрадовались. Даже расспрашивать не стали, где и как нам удалось ключ обнаружить. Вадим Артемьевич с Мишей начали вещи в дом заносить, а Анжелика Валерьевна ими руководила. И зачем столько всего с собой надо было тащить, если мы приехали всего на один день?
Про нас с Артёмом снова словно бы все забыли. И, предоставленный самому себе, я вскоре уже бродил по просторным полутёмным из-за завешанных шторами окон комнатам, разглядывая выцветшие обои и незатейливую обстановку. Мебель была старая, но добротная. Сочетание тёмного дерева, перламутра и меди придавали интерьеру строгость и даже торжественность. Да, для дачи, куда люди обычно отдыхать и развлекаться ездят, тут как-то слишком мрачно. Неудивительно, что Артём и Анжелика Валерьевна сюда так ехать не хотели.
Мой взгляд скользил поверхностно по мелким деталям, пока не зацепился за что-то смутно знакомое. Вот точно такой же секретер у тёти в комнате стоял. И старые чёрно-белые фотографии в фигурных рамочках на нём также аккуратно расставлены были. Заинтересовавшись, я подошёл ближе, пытаясь разглядеть размытые лица на нечётких пожелтевших от времени фотоснимках. Странно осознавать, что большинство, если не все изображённые на них люди, уже отошли в мир иной.
— Любопытничаешь?
А, это опять братец нарисовался. Не понимаю, ему что, больше заняться нечем? Ему в голову даже не приходит, что мне, возможно, хочется одному побыть. После странного происшествия с ключом это было бы вполне понятно и объяснимо. Хотя, раз уж Артём постоянно рядом со мной отирается, пусть экскурсоводом поработает.
— Ты знаешь, кто на этих фотографиях? — спрашиваю его.
— Без понятия, — беспечно фыркает Артём, — Наверное, какие-то дальние родственники. Никогда старыми снимками не интересовался.
Да знаю я, чем он обычно интересуется. Приятели, девочки, развлечения…
— А фото твоей бабушки здесь есть?
Артём внимательно всматривается в мутные фотоснимки, пожимает плечами и неожиданно предлагает:
— Если хочешь — могу тебе её портрет показать.
— Хочу, — не стал отказываться я.
Братец ведёт меня в следующую комнату, которая по своему убранству напоминает кабинет. Книжные шкафы, под завязку забитые потрёпанными томиками книг, пожелтевшими от времени подшивками газет и журналов. Посередине — массивный письменный стол с кучкой каких-то бумаг. Интересно, они от прежней хозяйки остались или Вадим Артемьевич время от времени сюда приезжает работать?
В простенке между окнами висит большой фотопортрет суровой седой женщины с крупными чертами лица в простой деревянной рамке.
— Вот это и есть Варвара Евграфовна, отцовская мать, — пояснил Артём. — Бывшая хозяйка этого дома.
«Хорошо её отфотошопили. Ни морщинки, ни прыщинки не осталось. И даже противную волосатую бородавку с носа убрали», — мелькнуло неожиданно у меня в голове. Стоп! При чём здесь вообще какая-то волосатая бородавка? Я эту мадам никогда в жизни не видел! Иди всё же видел?
Поворачиваюсь к Артёму и спрашиваю:
— У неё бородавка на носу была?
Братец смотрит на меня весьма удивлённо, но всё же отвечает:
— Да. Я в детстве поэтому её и боялся. Она мне Бабу Ягу напоминала.
Я чуть было не ляпнул: «И мне». Но во время остановился, поняв весь абсурд создавшейся ситуации. Это что же происходит? Тайник с ключом, знакомая «незнакомка» на портрете… Такое впечатление, что всё это я уже раньше видел. А потом почему-то вдруг забыл и сейчас заново по-немногу вспоминаю. Прямо мистика какая-то!
В себя я пришёл от осторожного потряхивания за плечо и взволнованного голоса Артёма:
— Тимур, тебе плохо? Побледнел, как покойник!
Оказывается нужно было всего лишь сильно побледнеть, чтобы братец меня впервые по имени назвал. Вот только о покойниках не надо сейчас вспоминать — мне и так хреново. Пардон, плохо. Побледнеешь тут, когда столько всего странного и необъяснимого происходит. Но разве могу я Артёму об этом сказать? Во-первых, мои переживания — это слишком личное, чтобы с кем-то ими делиться. А, во-вторых, сначала нужно самому в происходящем разобраться. Поэтому я со спокойной совестью солгал: