Я долго не хотел верить в смерть тёти. Даже на кладбище, бросая традиционную горсть земли в тёмный проём могилы, не верил. И когда на зарытую могилу водрузили скромный памятник, завалив его разномастными венками, тоже не верил. Мне казалось, что всё происходящее — дурной сон, и он скоро закончится. Я наконец-то проснусь, и всё будет по-прежнему.
По-прежнему не стало. Я механически ел, не ощущая вкуса; послушно ложился спать, когда отправляли взрослые; пытался даже зачем-то убираться в своей комнате. И равнодушно ждал, что же со мной дальше будет.
А взрослые всё спорили и скандалили, пытаясь решить мою судьбу. Перерыли бумаги в стареньком тётином секретере, разыскивая адреса родителей. Старые письма и нечёткие любительские фотографии, небрежно разбросанные по всем поверхностям в комнате тети, стыдливо прятались друг за друга, не желая отдавать чужим людям свои тайны.
Вот тогда до меня и дошло, что всё происходящее со мной не сон, а суровая реальность. Тёти не стало, и я остался совсем один на всём белом свете.
Кропотливые поиски нужной информации успехом так и не увенчались. Мою мать найти так и не смогли, а отцу я никогда не был нужен. Встречу с мамой и моё появление на свет он считал лишь досадной ошибкой. У него была своя семья и свой сын. Тётя эти факты от меня всегда тщательно скрывала, а теперь оберегать неокрепшую детскую психику от жестокой правды жизни было некому. Да уже и незачем.
И дальние родственники, которых я впервые увидел на похоронах, поспешили поведать мне то, о чём я сам раньше лишь смутно подозревал и догадывался. Не настолько уж я был наивным, чтобы безоговорочно поверить в выдуманные заботливой тетей причины постоянного отсутствия обоих родителей. «Нежеланный ребёнок» — так, кажется, таких ненужных детей называют.
Да, именно тогда я впервые по-настоящему почувствовал себя никому не нужным. Отец даже на похороны своей сестры не приехал, потому что отдыхал с семьёй где-то за границей. Выслал деньги, и на этом всё. Но я-то понимал, что дело здесь не в его чёрствости, а исключительно во мне. Не хотел он меня своей семье показывать, прятал от них, как нечто постыдное.
Ненужным я оказался не только для родителей. Никто из родственников не горел желанием вешать себе на шею обузу в виде чужого ребёнка. Так я и оказался в детском доме. Не буду рассказывать, как там жилось такому домашнему мальчику, как я.
Я научился драться и разучился мечтать. А подробности же того, что творилось за закрытыми дверями внешне благополучного сиротского приюта, лучше не вспоминать. Я же не глупый птенец, раз за разом тупо расковыривающий себе уже поджившую рану.
Было и прошло. Зажило и ладно. Приспосабливаться и притворяться я за эти годы научился не хуже народного артиста или депутата. Навык исключительно полезный для выживания в любом социуме.
И лишь изредка, где-то на самом краю сознания, всё же нет-нет да мелькала наивная надежда выбраться отсюда. И, желательно, как можно скорей. Год, оставшийся до моих долгожданных восемнадцати, довольно большой срок. За это время я здесь либо деградирую, либо обозлюсь на весь белый свет. А я и так не особо добрый. Доброта здесь не в чести, здесь она — признак слабости.
Неожиданная новость о возможном скором усыновлении, которой внезапно огорошил меня директор, заставила надеяться, что мечты иногда всё же сбываются. Так, в виде исключения. Обычно весьма охотно усыновляют маленьких детишек — с ними проще. А вот подростков берут в семью редко, потому что проблемные мы очень. А кому нужны неприятности?
Я, не особо раздумывая, согласился. Даже не поинтересовался личностью возможных усыновителей. Мне было всё равно. Хуже, чем есть, однозначно не будет.
Знакомство с потенциальными родителями прошло успешно. Я мило улыбался и благосклонно кивал в ответ на многословные заверения, что теперь, когда они заберут меня к себе, всё будет просто замечательно. Я заранее им не верил, чтобы в очередной раз не разочароваться в людях.
Да и как можно было поверить в обещания моложавой модно одетой женщины и седого представительного мужчины, совершенно чужих для меня людей, если родные отец и мать о моём существовании благополучно забыли? Пусть говорят, что хотят. Если подумать — мне от них ничего особенного и не нужно. Будут меня кормить да одевать, выделят уголок в своём жилище — и ладно.