Хотя, что это я? Вот как сейчас, почти дословно, помню: «Тим — хороший мальчик. Лизонька его, как родного, любила. У нас ему лучше будет, чем в детском доме».
Оба они хороши! И мать, и тот, кого я все эти годы отцом считал. Ненавижу обоих!
Но больше чем родителей я ненавидел почему-то Тимура, с которого всё самое плохое в моей жизни и началось. Это он одним своим появлением весь мой мир перевернул.
Ненавижу гадёныша!
И если отцу и матери отомстить хоть как-то за мои переживания было нереально, то на Тимуре я отыгрывался полностью. В школе наши взаимоотношения выглядели вполне прилично, а вот дома изводил я «братика» по полной. Хорошо, что ничего особо «выдающегося» в голову не приходило, и я ничего ужасного не натворил. Просто мстил глупо, по детски. Соль вместо сахара в чай, испорченная «случайно» тетрадь с домашним заданием, клей, якобы случайно разлитый в рюкзак. Ничего смертельного. Наверно со стороны это даже смешно выглядело. Но нам обоим было не до смеха.
Больно и обидно.
Это я сейчас спустя какое-то время и, немного успокоившись, понимаю. А тогда до боли, до судорог, до истерики было обидно и пусто. Думаю, что и Тимуру тоже. И наверно только глупые попытки отомстить «братику» за то, в чём он не виновен, не дали мне тогда окончательно скатиться в полное отчаяние и совершить что-то совсем уже непоправимое.
Уйти из дома, например. Или с крыши соседней семиэтажки сигануть.
Внешне всё выглядело вполне благополучно: мы с Тимуром держались друг от друга на приемлемом расстоянии, общались исключительно по делу и исключительно дружелюбно. Ни родители, ни знакомые, ни тем более одноклассники ничего и не заметили. Правда Кешка всё же что-то прочухал. Он всегда слишком наблюдательным был. Спрашивал у меня пару раз из-за чего мы с Тимуром поругались. Отбрехался, что ему просто показалось. А настроения у меня нет просто потому, что не выспался.
Я и вправду ночами теперь почти не спал. Вот как сейчас. Всё думал и думал о разном. Пытался, так сказать, всех понять и простить. Не получалось только почему-то. Умом-то я понимал, что в жизни всякое случается, и, возможно, родители те так уж и передо мной виноваты. А Тимур вообще пострадал больше всех. Каково это понимать, что родной отец о тебе вспомнил лишь потому, что наследник, то есть я, неродным оказался? И вспомнили бы о нём вообще, если б не такой конфуз?
Умом-то я всё понимал. А вот сердцем… Обида и ненависть своими ядовитыми колючками больно ранили мою душу. Поэтому мне и хотелось сделать больно всем окружающим. Чтобы почувствовали, гады, каково сейчас мне. Но я из последних сил сдерживал рвущуюся наружу ненависть, маскировал её насколько мог показным равнодушием и пофигизмом.
А что ещё мне оставалось делать?
Со всего маху приложился лбом к оконной раме. Больно! Но внутри немного отпустило. Взглянув на большие настенные часы, с удивлением понял, что скоро уже утро. Так незаметно ночь пролетела. Надо бы поспать хоть немного, иначе опять буду выглядеть, как свежеподнятый труп. И расспросов не оберёшься. А оно мне надо?
Отлипнув от окна, медленно побрёл к своей комнате. Проходя мимо двери, за которой должен был спокойно спать Тимур, услышал приглушённый стон. Остановился, раздумывая. Сделать вид, что ничего не слышал и пойти дальше? Остановило осознание, что Тимуру может быть действительно плохо. Заболел, например. А он ведь мне брат, хоть и сводный.
Наверняка ему тоже не просто пережить свой новый статус. Момент истины, чтоб его. Вот так в одночасье узнать, что ты не только при живом отце в детдоме прозябал, но и то, о твоём наличии этот самый отец был прерасно осведомлён. Более того — ничего не сделал, чтобы помочь. Жёстко! Ещё жестче только осознание того, что и вспомнили-то о тебе только потому, что прежний наследник липовый оказался. А иначе бы ты ему нафиг не сдался.
Да, Тимуру сейчас однозначно куда хуже, чем мне.
Поэтому и решил всё же проверить, что за его дверью происходит. Тихонечко приоткрыл и вошёл. В комнате Тимура, несмотря на открытое настежь окно, было почему-то очень душно. Такое впечатление, будто в сауну попариться зашёл. Брат (называть его так не с иронией, как раньше, а вполне серьёзно, я пока не могу; но придётся научиться) беспокойно метался по кровати, пытаясь освободиться от спеленавшего его перекрученного одеяла. Что ему естественно не удавалось. Подушка уже лежала на самом краю кровати и вот-вот должна была упасть на пол. Что через пару мгновений после моего появления в чужой комнате она и сделала.