Но теперь все изменилось. То, что она увидела сегодня на кладбище вынуждало ее пересмотреть не только всю ситуацию в целом, но и отношение к женщине, которая приходилась ей матерью. Вера решила исследовать квартиру и найти хоть что-то, что смогло бы пролить свет на эту тайну. Разные мысли поочередно занимали сознание: что, если все дети Светланы были чем-то больны? А что, если она сама была повинна в их ранних смертях? Но в таком случае почему она продолжала рожать? Почему она отдала в приют четвертого ребенка, единственного, кто не умер в младенчестве? И главный вопрос – где отец всех этих детей, отец Веры?
Однокомнатная квартира была чистой, ухоженной, хотя ремонт, несомненно, был сделан очень давно. К беспорядку можно было отнести только пыль, которая скопилась на всех поверхностях за время, что квартира пустовала. Одежда Светланы и постельное белье были аккуратно разложены и развешаны в шкафу и даже сохранили легкий аромат от стирального порошка или кондиционера для белья. В ванной комнате бутылочки с недорогими средствами личной гигиены были расставлены на полочках, никакой грязи или потеков не было ни на сантехнике, ни на зеркале. Посуда на кухне была чистой и убрана в шкафы. Только на подоконниках кое-где были видны следы от стоявших там раннее цветочных горшков, которые, скорее всего, забрали к себе соседи после смерти Светланы. Соседи. Точно. И как она сразу не догадалась?
– Кто там? – спросил женский голос из-за двери.
– Добрый вечер, меня зовут Вера, и я… Я – ваша новая соседка сверху.
Ключ трижды провернули в замке, и дверь с тихим скрипом открылась. Перед Верой стояла немолодая женщина в длинном махровом халате и теплых домашних тапочках.
– Здравствуйте, – снова поздоровалась Вера. – Я – Вера.
– Да я уж поняла, – сказала женщина, – проходи. Я же слышу, что наверху кто-то ходит. Меня зовут Любовь Ильинична.
Вера переступила порог, разулась, и ей тут же были предоставлены тапочки.
– Надевай, полы холодные, – сказала Любовь Ильинична.
Вера поблагодарила и прошла за хозяйкой квартиры на кухню.
– Чай?
– Да, спасибо.
– Кофе не пью, его у меня нет, потому и не предлагаю.
– Чай вполне подойдет… Скажите, вы хорошо знали…
– Свету? – перебила Веру Любовь Ильинична. – Конечно, хорошо. Тридцать лет соседями были. Ты ее дочка, верно?
– Да. Она говорила обо мне?
– Немного. Я знала, что ты есть, а с расспросами не лезла. Мы были соседями, а не друзьями. Ну, спрашивай. Я же понимаю, что у тебя есть вопросы. Чем смогу, помогу, но, повторюсь, со Светланой у нас были исключительно соседские отношения.
– Я поняла вас… Любовь Ильинична, скажите пожалуйста, знаете ли вы что-нибудь о том, были ли у… вашей соседки другие дети? До меня…
Чайник засвистел. Любовь Ильинична насыпала заварной чай в заварник, залила его кипятком, поставила на стол две одинаковые чашки, достала вазочку с печеньем и присела за стол.
– Были, – коротко сказала она. – Дети были.
– Что с ними произошло? – спросила Вера.
– А ты не знаешь?
– До сегодняшнего дня я практически ничего не знала о Светлане, и уж тем более о том, что у нее были другие дети. Сегодня я решила навестить ее могилу на кладбище и была очень удивлена, когда увидела могилы троих ее других детей.
– Я не знаю, что с ними произошло, – сказала женщина, разливая чай по чашкам. – Она упоминала об этом лишь вскользь. Какая мать захочет обсуждать смерть своего ребенка? А тут – трое… Когда я сюда переехала, она уже здесь жила. По нашему однокомнатному стояку у нас подъезд одиноких: Светлана одна жила, я одна, парень молодой один живет – лет, как тебе примерно. Еще была бабулечка одинокая, но умерла давно. И как-то дружба у нас ни с кем не завелась.
– Что вы мне можете еще сказать о Светлане? Хоть что-то… Что она была за человек?
– Обычная, одинокая, несчастная, как и все в этом городе, женщина, – ответила Любовь Ильинична. – Работала бухгалтером в местном водоканале. Неконфликтная была. Да, кстати, Вера, скажи, а ты кошек любишь? У Светы был кот. Его хотели выбросить на улицу. Мне жалко стало. Их там и так несусветное множество, а этот все же домашний, к ласке привык, к теплу. Лежит вон в комнате, диван греет. Заберешь? Мне его жаль, но не более того. Особой любви к нему не испытываю. По большей части из-за шерсти. Вся квартира рыжая теперь. Мурчиком звать. Заберешь?
– Вот так наследство, – улыбнулась Вера. Она не была в восторге от этого предложения, но понимала, что отказать в данной ситуации было бы некрасиво – Любовь Ильинична ясно дала понять, что будет рада отдать кота. – Ну, что поделать. Заберу.