— Месси Кронго, я буду убирать все конюшни… — Ассоло семенил рядом. — Я уберу все, вы не беспокойтесь… Я корм задам всем, я проворный…
— Хорошо, Ассоло…
Выйдя из конюшни, он мельком, помимо своей воли, посмотрел на дорожку у центральной трибуны. Там была демонстрационная доска и финишный створ. Еще не успев посмотреть, Кронго уже постарался отвернуться. Но даже этого мгновенного взгляда оказалось достаточно, чтобы увидеть несколько неподвижных предметов на дорожке. Это трупы убитых. Странно: он увидел чью-то голову отдельно и туловище отдельно — но никаких следов крови. Голова лежала — нет, она была поставлена стоймя, — и ему даже показалось, что он видит раскрытый рот и зубы. Он знал всех наездников и жокеев, все они были бауса, всего их было не больше двадцати, но взгляд Кронго сейчас был так мгновенен, что он не мог определить, чья же это была голова. Наверное, его сознание, его организм протестовали против того, чтобы он видел убитых. Когда он поворачивался к выходу, взгляд его захватил пустые трибуны, наискось перечеркнутые тенью от козырька. Но почему он боится этой головы… Чтобы уйти от этого, Кронго постарался придумать что-то, что заняло бы сейчас мысли, увело от этого жаркого и ясного финишного створа. Он вспомнил, как давно, в университете, они били ремнями своего товарища, пойманного на воровстве. «Наверное, кровь уже побурела, поэтому ее и не видно». Что за нелепая мысль? Кронго попытался отогнать врезавшуюся в память голову, торчащую стоймя. И, словно приходя ему на помощь, звякнул радостный жеребячий крик из денников бегового молодняка. Здесь, в конюшне жеребят первого и второго года, стоял шум, топот копыт. Кормушки были пусты. На жеребятах болтались надетые на ночь для приучки и так и не снятые обротки, на некоторых уздечки.
— Черти! — в ярости крикнул Кронго. — Есть кто-нибудь? Вы что, с ума сошли?
Весь молодняк, поступающий из единственного конного завода в Лалбасси, сейчас пропадал. Он не мог ничего сделать, потому что не знал точного режима для каждого жеребенка, особенно для молодняка первого года.
— Это я, директор! — он прислушался. — Я, Кронго! Отзовитесь, если кто-нибудь есть!
В топоте жеребят ему послышалось слабое движение, чей-то шепот. Он бросился по проходу, распахнул денник. Трое… Фаик, Амайо, Седу. Значит, не все пропало. Не все… Кронго вытер пот ладонью. Конюхи тревожно смотрели на него, будто не верили, что это он.
— Почему не задан корм? — стараясь говорить спокойно, Кронго погладил жеребенка по крупу. Конюхи осторожно выбрались в проход. — Фаик, Седу? Вы что? Амайо? Почему не сняты уздечки?
Губы старшего, Фаика, мелко дрожали.
— Хорошо, успокойтесь. На ипподром никто больше не придет. Задайте корм, снимите уздечки… Работа в манеже отменяется, сделайте всем жеребятам проводку. Придите в себя… Да придите же в себя, никто вас не тронет!
На улице стояла жара, убийственная в эту пору. Кронго казалось, что он все видит во сне. И все-таки в нем есть силы, потому что он думает о том, чтобы спасти лошадей любой ценой. Любой ценой… А оно — то чувство собственного достоинства, чувство долга, которое возникло и тут же пропало? Чувство страха, то чувство естественного страха, которое трясет сейчас его всего? Но оно сейчас сливается с чувством долга. Спасти лошадей. Это самые ценные лошади во всей Африке. Других таких нет. Спасти… Он привез их сюда из Европы не для того, чтобы они пропали.
— Документы!
Кронго тупо смотрел на ствол автомата, приставленный к груди. Вот его дом — рядом, за этими машинами, перегородившими улицу.
— Я директор. Директор ипподрома. Тренер, — Кронго попытался вспомнить фамилию белого, который так вежливо извинялся перед ним. Вспомнил. — Мне нужно позвонить комиссару Крейссу. Вы можете меня связать с комиссаром Крейссом?
Но ему не нужно звонить комиссару Крейссу.
— Крейсса знает, — один из патрульных обернулся к машине: — Мой капитан?
— Давай его сюда, — белый в одном из «джипов» следил за индикатором, неторопливо наговаривая в микрофон.
— Внимание… Подведи, подведи сюда этого типа… Внимание… — белый откашлялся и щелкнул переключателем. — Внимание! Граждане свободного государства! Режим узурпатора Лиоре свергнут… Вся власть в столице и районах находится в руках народа… Собственность возвращается ее законным владельцам… Всем гражданам страны, кто бы они ни были — белые, ньоно, манданке или бауса, — гарантируется полная неприкосновенность… Просьба к населению сообщать о местах хранения оружия, а также о местонахождении главарей антинародного режима, коммунистах, националистах и так называемых «Красных братьях». Для поддержания необходимого порядка в столице вводится комендантский час… — Белый отключил рацию и повернулся к Кронго: — Ну, и что ты за птица?