Накрыв Моряка пленкой, они закрепили ее скотчем.
— Запрем комнату, — сказал он. — Я обещал отвезти вас в тот храм. Лучше всего смотреть на него через час. Мы успеем услышать вечернего барабанщика.
Анил не понравился резкий переход к эстетике:
— Вы полагаете, здесь он будет в безопасности?
— Что вы собираетесь делать? Таскать его всюду с собой? Ни о чем не беспокойтесь. Он прекрасно здесь полежит.
— Этот…
— Оставьте его.
Она решила сказать об этом прямо сейчас. Немедленно.
— Видите ли, я, в сущности, не знаю, на чьей вы стороне. Можно ли вам доверять.
Он начал говорить, запнулся, потом медленно сказал:
— Что я, по-вашему, могу сделать?
— Вы можете сделать так, чтобы он исчез.
Очнувшись от своей неподвижности, он встал, направился к стене и включил три лампочки.
— Зачем мне это делать, Анил?
— У вас есть родственник в правительстве, разве нет?
— Да, у меня есть такой родственник, я вижусь с ним очень редко. Возможно, он сможет нам помочь.
— Возможно. Почему вы включили свет?
— Мне надо найти свою ручку. Вы что… подумали, что я кому-то подаю сигнал?
— Я не знаю ваших убеждений. Я знаю… я знаю, что у вас более сложный взгляд на истину, что говорить здесь правду небезопасно.
— Здесь все боятся, Анил. Это национальный недуг.
— Сейчас в земле повсюду лежат тела, это ваши слова… безымянные тела убитых. Я хочу сказать, люди даже не знают, сколько эти тела пролежали в земле — две недели или две сотни лет, все они прошли через огонь. Одни люди предают свои призраки забвению, другие нет. Сарат, мы можем что-то сделать…
— Вы в шести часах езды от Коломбо, а говорите шепотом… подумайте об этом.
— Сейчас я не хочу ехать в этот храм.
— Хорошо. И не нужно. Поеду я. Увидимся утром.
— Хорошо.
— Я выключу свет, — сказал он. «мы часто бываем преступниками в глазах земли не только потому, что совершили преступления, но потому, что знали, что они совершились». Эти слова были сказаны о человеке, навеки заточенном в тюрьму. «Человек в железной маске». Анил хотелось, чтобы старые друзья — отрывки из книг, голоса, которым она могла верить, утешили ее. «Здесь будет мертвецкая», — сказал Анжольрас. Кто такой Анжольрас? Кто-то из «Отверженных». Эта книга была так любима ею, так полна человеческими характерами, что ее хотелось взять с собой после смерти. Сейчас Анил работала вместе с человеком, который тщательно оберегал свою личную жизнь, никогда не раскрывался перед другими. Параноик — это человек, имеющий в своем распоряжении все факты, говорится в шутке. Возможно, здесь это единственная истина. В этой гостинице, близ Бандаравелы, с четырьмя скелетами. Вы в шести часах езды от Коломбо, а говорите шепотом… подумайте об этом.
Живя и учась за границей, в Европе и Северной Америке, Анил чувствовала свою полноценность. (Даже теперь у нее в голове хранились телефонные коды Денвера и Портленда.) Она привыкла к тому, что к источнику тайны почти всегда ведут ясно обозначенные пути. Что информацию всегда можно уточнить и действовать на ее основе. Но здесь, на этом острове, она поняла, что движется среди непонятных законов и царящего повсюду страха, пользуясь всего одним орудием — языком. С его помощью почти не за что было ухватиться. Истина балансировала где-то между молвой и местью. Слухи просачивались в каждую машину и каждую парикмахерскую. В этом мире ежедневный путь Сарата как профессионального археолога подразумевал министерские заказы и покровительство, многочасовое вежливое ожидание в приемных. Информация предавалась гласности с отступлениями и подтекстом — словно истина сама по себе, поданная без глупых выкрутасов, не представляла никакого интереса.
Она откинула пластиковую пленку, в которую был завернут Моряк. В процессе своей работы Анил превращала безымянные тела в представителей определенной расы, возраста и места, хотя ближе всего ее сердцу оставались найденные не так давно в Лаэтоли следы свиньи, гиены, носорога и птицы, странной группы, опознанной учеными в двадцатом веке. Почти четыре миллиона лет назад четыре не связанных друг с другом существа торопливо прошли по влажному слою вулканического пепла. Спасаясь от чего? Исторически более важными были другие обнаруженные по соседству следы — следы гоминида ростом около полутора метров (об этом свидетельствуют отпечатки пятки с сильной дугой). Но ей нравилось думать именно об этой четверке животных, покидавших Лаэтоли четыре миллиона лет назад.
Лучше всего описаны моменты истории, смыкавшиеся с экстремальными явлениями природы или цивилизации. Она это знала. Помпеи. Лаэтоли. Хиросима. Везувий, в дыме которого задохнулся бедняга Плиний, наблюдавший «беспокойное и буйное поведение» вулкана. В результате тектонических сдвигов и жестокого насилия случайно появлялись капсулы времени незначимых для истории жизней. Скелет собаки в Помпеях. Тень садовника в Хиросиме. Когда ты находишься в гуще событий, поняла она, человеческое насилие никак нельзя объяснить, пока не истечет необходимый период времени.
Теперь оно будет описано, помещено в женевский архив, но его смысл останется неясным. Анил привыкла верить, что смысл открывает человеку путь к избавлению от горя и страха. Но она видела, что люди, сокрушенные насилием, несущие на себе его след, утрачивают силу языка и способность к рассуждению. Это способ притупить свои чувства, последнее средство самозащиты. Они цепляются за узорчатый саронг, в котором спал в последний раз их исчезнувший родственник, — саронг, который в обычное время был бы превращен в половую тряпку, а ныне хранится как реликвия.
В задавленном страхом обществе скорбь притуплялась атмосферой неопределенности. Если отец протестовал против смерти сына, боялись, что убьют кого-нибудь другого из семьи. Если исчезали твои знакомые, то оставался шанс, что, если ты не станешь поднимать шум, они останутся в живых. Страна была поражена психозом. Смерть, утрата близких не получили «завершения», и их нельзя было оставить позади. Ночные облавы, похищения и убийства при свете дня продолжались годами. Приходилось надеяться лишь на то, что воюющие стороны уничтожат друг друга. От закона осталась только вера, что в конце концов людей, стоящих у власти, настигнет возмездие.
Чей это скелет? В этой комнате, один из четырех, спрятанный среди неизвестных покойников. «Какое любопытное занятие — добыть мертвое тело! Снять с веревки неизвестного висельника и взвалить добычу на спину. Что-то мертвое… Что-то похороненное… Что — то разлагающееся». Кто он? Этот представитель всех утраченных голосов. Дать ему имя — значит назвать остальных.
Закрыв дверь на засов, Анил отправилась на поиски хозяина гостиницы. Она заказала легкий обед и шанди и вышла на переднюю веранду. Других постояльцев здесь не было, и хозяин последовал за ней.
— Мистер Сарат… он часто здесь бывает? — спросила она.
— Время от времени, мадам, когда приезжает в Бандаравелу. Вы живете в Коломбо?
Большей частью в Северной Америке. Но когда — то я жила здесь.
— У меня в Европе сын. Он хочет быть актером.
— Это хорошо.
Анил спустилась с блестевшего пола веранды в сад, покинув хозяина гостиницы со всей вежливостью, на которую была способна. Этим вечером светская беседа давалась ей с трудом. Но, оказавшись в красноватой тени пышно цветущего дерева, она обернулась:
— Мистер Сарат когда-нибудь приезжал сюда с женой?
— Да, мадам.
— Какая она?
— Очень милая, мадам.
Кивок, потом легкий наклон в сторону, свидетельствующий о некоторой неуверенности в собственном суждении.
— Очень милая?
— Да, мадам.
— Но ведь она умерла.
— Нет, мадам. Я спрашивал мистера Сарата сегодня утром, и он сказал, с ней все в порядке. Она не умерла. Он передал от нее привет.
— Должно быть, я ошиблась.
— Да, мадам.
— Она сопровождает его в поездках?
— Иногда, мадам. Она работает на радио. А иногда сюда приезжает его двоюродный брат. Он министр.