Чуждый концу девятнадцатого века свет вовсе не казался неуместным. В парке так и вовсе имитировали масляные и газовые осветительные приборы, вроде бы. А тут – откровенно современно, но скала и подпирающая нахмуренное небо громада выглядела в десятки и сотни раз эффектней. Мудрое решение всё же. Иначе с набережной ни черта рассмотреть бы не удалось. Возможно, тот, кто решил открыть башню для посетителей, просто хотел сделать всё идеально?
Неспокойное чувство нарастало, распирая грудь, а движения становились всё более дёрганными. Немигающий взгляд причинял глазам боль, но Алвес смотрел уже от злости, понятия не имея, кого пытается старательно переспорить и в чём, собственно, проблема!
— Простите, мистер? — робко позвали со спины с явным акцентом.
— Что? — рявкнул португалец, и молодая девушка попятилась, вцепившись в ладонь подруги, начиная лепетать что-то непереводимое.
Алвес чертыхнулся, опуская взгляд к искалеченному, исчерченному коробку, наконец-то осознавая, что между пальцев зажата головка.
И выбросил то и другое в тёмные воды.
Внутренний защитник экологии планеты тут же встал на дыбы, зашипев чудовищно знакомым, детским голоском, но мужчина решил лишь обязательно поговорить с другом о навязчивости его сына. Мало того что всякую живность вечно таскает, пытался стать вегетарианцем (новая мама быстро выбила эту дурь из головы юного, растущего, но глупого организма, объявив, будто вегетарианцем имеет право быть лишь совершеннолетний), постоянно доставал Алвеса с просьбами бросить курить и читал лекции о том, что именно сигаретный дым — второй в мире главный загрязнитель атмосферы. Или третий.
По мнению Алвеса, мальчику следовало ещё кабельное отключить, а доступ к интернету был ограничен с самого начала.
Но вместо этого родители записали его в какой-то кружок любителей природы.
В такие моменты Алвес не очень любил своих друзей.
Но если он бросит и курить, и пить в одно время – загнётся через полчаса. И его смерть лишь наведёт флёр загадочности ненавистной башне!
Алвес подпёр подбородок ладонью, старательно хмурясь и утешая свою тёмную ауру, что существовала по признанию большинства знакомых, легко нащупывалась и отлично отпугивала. Алвесу нестерпимо хотелось одиночества. И отсутствия башни в отдалении, но прямо перед глазами! А отвернуться оказалось недостаточно, португальцу хотелось, чтобы сооружение вдруг рухнуло, наплевав всей своей многотонной громадой на цену бессмысленных жизней проходящих внизу, на обречённый бизнес, на работников, на зарплаты, на кредиты, на вложенные средства.
Сердце жаждало разрушения. Прилюдного. Поучительного. Весомого.
Глаза слезились, а зажечь сигареты благодаря собственной недальновидности оказалось нечем.
На краткий миг ворох мыслей ослепила бредовая идея самому как-то устранить башню. Но тут же явился здравый смысл с новой лекцией о необоснованной злости, жестокости, нервах. Так недолго и к психиатру попасть, что Алвес считал последней чертой ослабшего разума, более неспособного защищаться самостоятельно.
— Вид весьма зрелищный. Особенно в бури. Но внутри весьма уныло, — раздался голос сбоку, и Алвес вздрогнул. Совсем не ожидал, что кто-то подкрадётся со спины и незамеченным встанет рядом, игнорируя подчёркнуто отвратительный настрой Алвеса. Последний раз такое произошло, когда его обокрали. Правда, португалец с лёгкостью сломал воришке руку, и пришлось оправдываться уже самому, но…
Это был его старый, любимый бумажник!
И у него частенько так получалось.
Непрошеный собеседник, начавший разговор столь безвкусным и банальным способом, был беловолос, напоминая легенду о парне с серебряными волосами и глазами из башни. Фанат? Или работает здесь?
Для местного, родившегося и прожившего в сих краях всю сознательную жизнь, Алвес поразительно мало знал об одном из главных аттракционов, хорошем источнике чужого дохода и просто месте, что всегда маячит на фоне. Стоило расспросить получше Тимми хотя бы о новых планах.
— Хорошо знаешь эти места? — насмешливо уточнил Алвес, вполне отдавая себе отчёт в том, что даже туристы могут знать больше его.
— Вроде того, — скривил парень губы. Рассмотреть глаза не позволял платок, повязанный на лоб и создающий тень. Но, кажется, они были карими. Цвета растопленных ирисок. — А вот ты всегда относился к Башне с трепетом.
— А? — теперь уже Алвес обернулся полностью. — Ты о чём, парень?
Может, и впрямь работает? Живая реклама – приходит, нагоняет жуть малопонятными фразами, распространяет легенды.
— О тебе, Тики.
— Я не Тики.
Парень обознался — удовлетворение и долгожданное успокоение. Португалец отвернулся, нацепляя на рожу легкомысленную улыбочку, совершенно не вяжущуюся со сталью во взгляде.
— Ах, ну да, — парень расхохотался в голос, так что окружающие направили на них взгляды. Но ненадолго, видно, решили, что он перебрал. — Но мне уже надоело, Тики. Или как ты там себя сейчас называешь? С тех пор, как Граф нас покинул, я столько раз пытался вправить тебе мозги, что бесконечно устал! Хватит, ты сам не хочешь ничего знать! Это психология и трусость! Ты не хочешь помнить — я не могу изменить твои желания!
— Так и не меняй! — едва успел вклиниться в бред Алвес. Чувство нахождения не в своей тарелке нарастало с каждым новым словом. Что-то пугающее было в невысоком пареньке с седыми волосами. По крайней мере, именно сейчас Алвес видел его волосы как точно седые.
— Ты ведь не один в Семье. Другие весьма… возмущены.
Алвес молчал, думая, что сейчас пора уже убираться отсюда по-тихому. Кто знает, что в голове у припадочного?
— Потому мне нужная твоя помощь!
— С лёгкостью, — выуживая мобильник, ответил Алвес. — Только, может, сам расскажешь, что принимал?
Парень вздохнул, мучительно застонал, начиная тереть лицо ладонями и шепча что-то ядовитое.
— Ты будешь моей смертью, Тики!
— С патетикой – перебор. И это, — Алвес дёрнул плечами, в которые вцепился парень. — Шёл бы своей дорогой.
Пока он ещё оставался добрым, милым, но парень сверлил взглядом и молчал. Алвес перехватил тонкие и хрупкие на вид запястья, надеясь как всегда с лёгкостью оттолкнуть незнакомца, как и десяток подобных ему, и с ужасом осознал, что, даже сжав и надавив со всей силы, не добился никакого результата.
Только взгляд седого стал ещё более сосредоточенным.
— Слушай. Я не буду ничего пытаться сделать с тобой в этот раз. Вообще. Это бессмысленно — заставлять тебя помнить, когда ты не желаешь. Снова забудешь сегодня же, завтра или через неделю! Я не могу исправить тебя на таком уровне! Но ты должен мне подыграть. Если хочешь, считай, будто всё это — результат розыгрыша или спора, в котором я проиграл и теперь должен до тебя любыми способами достучаться. Думай, что хочешь, даже что я действительно псих.
Меньше всего на свете Алвес хотел подыгрывать незнакомцу и соглашаться с ним хоть в чём-то. Но заманчивая идея мирного и быстрого разрешения идиотской ситуации манила.
Парень дождался кивка и сам освободил плечи, предусмотрительно отступая и оглядываясь.
— Тогда вот что: если кто-то к тебе позже придёт и спросит, так и скажи, что я был, приставал к тебе с неделю, впаривал чушь и удалился разочарованный, усталый, несчастный, измученный…
— Я тебя что, пытать должен?
— Нет. Я сам бы справился, — мотнул головой парень, задумчиво почёсывая шею. — Просто скажи, что я пытался, тому, кто спросит. Особенно убедителен будь, если припрётся мелкая девчонка. Не желая с ними иметь дела, называй меня психом — именно так ты обычно себя и ведёшь.