- Вы... боитесь здесь оставаться?
- Нет. Здесь нечего бояться.
- Даже призраков?
- Призраков? Пожалуй, несколько штук оживили бы обстановку.
- До прихода сюда у вас были честолюбивые намерения. Вы собирались жениться, добивались повышения.
- Да-а.
- И что случилось? Это перестало вас интересовать?
- Можно сказать и так, - согласился Крокетт. - Я не вижу смысла... ни в чем.
- А ведь вы здоровы, об этом говорят тесты, которые вы прошли. Здесь, в этом месте, царит черная, глубокая депрессия, я сам ее ощущаю. - Форд замолчал. Тупая усталость, таившаяся в уголках его мозга, медленно выбиралась наружу, словно ленивый язык ледника. Он осмотрелся. Станция была светлой, чистой и спокойной, и все же этого не чувствовалось.
Они вернулись к теме разговора.
- Я смотрел интеграторы, они во всех отношениях очень интересны.
Крокетт не ответил, отсутствующе глядя на чашку с кофе.
- Во всех отношениях, - повторил Форд. - Кстати, вы знаете, что случилось с Бронсоном?
- Конечно. Ом спятил и покончил с собой.
- Здесь.
- Точно. Ну и что?
- Остался его дух, - сказал Форд.
Крокетт уставился на него, потом откинулся на спинку стула, не зная, смеяться ему или просто равнодушно удивиться. Наконец он решился на смех, прозвучавший не очень весело.
- Значит, не у одного Бронсона не все дома, - заметил он.
Форд широко улыбнулся.
- Спустимся вниз, посмотрим интеграторы.
Крокетт с едва заметной неприязнью заглянул в глаза психологу и нервно забарабанил пальцами по столу.
- Вниз? Зачем?
- Вы имеете что-то против?
- Черт возьми, нет, - ответил Крокетт. - Только...
- Воздействие там сильнее, - подсказал Форд. - Депрессия усиливается, когда вы оказываетесь рядом с интеграторами. Верно?
- Да, - буркнул Крокетт. - И что с того?
- Все неприятности идут от них. Это очевидно.
- Они действуют безукоризненно - мы вводим вопросы и получаем правильные ответы.
- Я говорю не об интеллекте, - возразил Форд, - а о чувствах.
Крокетт сухо рассмеялся.
- У этих чертовых машин нет никаких чувств.
- Собственных нет, поскольку они не могут творить. Их возможности не выходят за рамки программы. Но послушайте, Крокетт, вы работаете со сверхсложной мыслящей машиной, с радиоатомным мозгом, который ДОЛЖЕН быть чутким и восприимчивым. Это обязательное условие. И вы можете создавать тридцатиэлементный комплекс потому, что находитесь в точке равновесия магнитных линий.
- Вот как?
- Что случится, если вы поднесете магнит к компасу? Компас начнет действовать по законам магнетизма. Интеграторы действуют... по какому-то другому принципу. И они невероятно точно выверены - состояние идеального равновесия.
- Вы хотите сказать, они спятили? - спросил Крокетт.
- Это было бы слишком просто, - ответил Форд. - Для безумия характерны изменчивые состояния. Мозги же в интеграторах уравновешены, стабилизированы в неких границах и движутся по неизменным орбитам. Но они восприимчивы - просто обязаны быть такими - к одной вещи. Их сила - их слабость.
- Значит...
- Вам случалось бывать в обществе психически больного человека? спросил Форд. - Уверен, что нет. Это производит заметное воздействие на впечатлительных людей. Разум же интеграторов значительно сильнее подвержен внушению, чем человеческий.
- Вы имеете в виду индуцированное безумие? - спросил Крокетт, и Форд утвердительно кивнул.
- Точнее, индуцированную фазу психической болезни. Интеграторы не могут скопировать схему болезни, они на это не способны. Если взять чистый фонодиск и сыграть какую-нибудь мелодию, она запишется и получится пластинка, много раз повторяющая произведение. Некоторые способности интеграторов представляли собой как бы незаписанные пластинки, их непонятные таланты - производное совершенной настройки мыслящего устройства. Воля машин не играет тут никакой роли. Сверхъестественно чувствительные интеграторы записали психическую модель какого-то мозга и теперь воспроизводят ее. Точнее, модель психики Бронсона.
- То есть, - вставил Крокетт, - машины рехнулись.
- Нет. Безумие связано с сознанием личности, а интеграторы лишь записывают и воспроизводят. Именно потому шестеро операторов покинули станцию.
- Хорошо, - сказал Крокетт. - Я последую их примеру, прежде чем свихнусь. Это довольно... мерзко.
- Как это ощущается?
- Я бы покончил с собой, не требуй это таких усилий, - коротко ответил ирландец.
Форд вынул блокнот для шифрованных записей и повернул ручку.
- У меня здесь история болезни Бронсона. Вы когда-нибудь слышали о типах психических болезней?
- Очень мало. В свое время я знал Бронсона. Порой он бывал исключительно угрюм, но потом вновь становился душой общества.
- Он говорил о самоубийстве?
- При мне - никогда.
Форд кивнул.
- Если бы говорил, никогда бы его не совершил. Его случай - это маниакальная депрессия: глубокая подавленность после периодов оживления. В начальный период развития психиатрии больных делили на параноиков и шизофреников, но такое деление себя не оправдывало. Невозможно провести линию раздела, поскольку эти типы взаимно проникают друг в друга. Ныне мы выделяем маниакальную депрессию и шизофрению. Шизофрению вылечить невозможно, остальные психозы - можно. Вы, мистер Крокетт, маниакально-депрессивный тип, которым легко управлять.
- Да? Но это не значит, что я сумасшедший?
Форд широко улыбнулся.
- Скажете тоже! Как и все мы, вы имеете некоторые определенные склонности, и, если бы когда-нибудь сошли с ума, это была бы маниакальная депрессия. Я, например, стал бы шизофреником, поскольку представляю шизоидный тип. Этот тип часто встречается среди психологов и объясняется комплексом компенсационной общественной ориентации.