– Да нет, не волнуйтесь, не из таких. С такими, трупообразными, мы бы вот так занимательно не беседовали. Они и говорить-то толком не способны. По-моему, это те, кто уже начал превращаться в голодных духов… но точно я не уверен.
Данилюк еще раз поблагодарил Тряпочкина за спасение и спросил, как его можно найти, если вдруг что. Тряпочкин ответил, что определенного адреса у него нет – призраку жилье без надобности. Ночлег-то не нужен, вещей нет.
Однако его часто можно застать в театре драмы. Он и при жизни это дело любил, а теперь вовсе ни одной премьеры не пропускает.
– А вас где при надобности отыскать можно будет, юноша? – спросил Тряпочкин.
– На Советской Армии живу… жил. Пойду туда сейчас, наверное… не знаю зачем, но загляну все же.
Сообщив Тряпочкину номер дома и квартиры, Данилюк с ним распрощался.
Глава 3
Домой Данилюк вернулся еще затемно. Зимой рассветает поздно. Данилюк жил на девятом этаже, так что машинально попытался вызвать лифт. Поглядев на палец, прошедший сквозь кнопку, он криво усмехнулся и сунул голову в шахту. Ему всегда хотелось посмотреть, как та выглядит изнутри.
В итоге идти пришлось по лестнице. Дело это с непривычки оказалось непростым – ноги то и дело уходили внутрь ступенек. Данилюк задумался, как он вообще может ходить по полу, по земле – разве он не должен сквозь них проваливаться? Хотя тогда его, наверное, утянуло бы вниз, куда-нибудь к центру земли, и он остался бы там навечно.
Это было бы чертовски глупо.
Подойдя к своей квартире, Данилюк все так же машинально достал ключи и попытался отпереть дверь. Конечно, та никак не среагировала на призрак ключей. Данилюк снова усмехнулся и просто сделал шаг вперед.
В третий раз он совершил машинальное, бессмысленное движение – попытался включить свет. Снова рука прошла насквозь, снова Данилюк усмехнулся – теперь уже раздраженно, с досадой на самого себя.
Да и свет ему больше не нужен. Он превосходно видит в темноте.
Вот она, его квартирка. Совершенно обычная однушка, которую Данилюк вот уже восьмой месяц снимал у одной старушки, переехавшей в деревню. Вещей всего ничего – кровать, шкаф, стол и стул, телевизор, ноутбук. На подоконнике горшок с бегонией.
Да еще обшарпанная советская стенка, набитая старыми книгами, патефонными пластинками и хрусталем. Принадлежало это добро не Данилюку, а хозяйке квартиры – и та строго запрещала что-либо выкидывать. Таким же хламом был завален и крохотный кухонный балкон – Данилюк не мог туда даже зайти толком.
В холодильнике стоял вчерашний суп. Обычно Данилюк питался пельменями, наггетсами, китайской лапшой и прочей едой легкого приготовления, но иногда хотелось себя побаловать. Вчера он впервые в жизни приготовил куриный суп с морковными звездочками – и результат ему на удивление понравился. Он съел половину, а вторую приберег на завтра.
И теперь она пропадет. Чертовски досадно. Данилюку почему-то было ужасно жаль этого злосчастного супа.
Он еще раз прошелся по квартире, не в силах ничего коснуться и понятия не имея, чем заняться. Страшно хотелось включить ноутбук в последний раз. Стереть кое-какие файлы и очистить историю браузера.
Горестно осознавать, что это уже невозможно.
Примерно через полчаса Данилюк убедился окончательно – делать ему здесь абсолютно нечего. Дотронуться ни до чего нельзя, а просто стоять посреди комнаты – удовольствие не ахти какое. Он окинул квартирку последним взглядом и вышел так же, как вошел.
Немного подумав, Данилюк решил навестить свое тело. Он откуда-то знал, где то находится. Просто чувствовал – вон в том направлении. Наверное, в морге, или куда там отвозят тела.
Добрался до морга Данилюк уже к утру. Прошел мимо заспанной сторожихи, спустился по темной лестнице и вошел в печальный холодный подвал. Данилюк не ощущал температуры, но здесь холод можно было почти что увидеть. Вдоль дальней стены тянулись морозильные камеры, в центре стоял анатомический стол, а чуть в сторонке – несколько медицинских каталок. Две пустые, три – с телами.
Одно из этих тел Данилюк узнал. Хотя не с первого взгляда – за ночь оно окоченело и побледнело, глаза высохли, а живот почему-то вздулся.
Но зато последствий травмы стало почти не видно. Кровь смыли, руки и ноги аккуратно уложили – и не скажешь, что внутри все всмятку. Порезы на лице чем-то даже замазали – видно, уже готовят к похоронам.
Одежду с трупа сняли, выставляя весь срам напоказ. Данилюку было откровенно неприятно смотреть на прежнее вместилище, но он не мог отвести взгляда. Смотрел и смотрел.
Потом он коснулся… себя. Ничего не почувствовал, но продолжал водить рукой. Сунул ее поглубже. Попробовал даже влезть целиком, улегшись на каталку. Мелькнула шальная мысль – а что, если таким образом можно вернуться?..