— О господи… — Оказавшись на улице, он позвонил к себе домой, не услышал ответа и набрал номер телефона квартиры дочери. Никто не откликнулся. Мэллори выругал себя за спешку. Если бы у него была пара минут на раздумье, все было бы ясно. Но она не берет трубку…
Он снова и снова вспоминал их разговор. Да, Полли ужасно расстроена. Плакала. Испугана? В этом он не был уверен, потому что никогда не видел Полли испуганной. И тут Мэллори впервые пришло в голову, что она могла быть не одна. Может быть, кто-то принудил ее сделать звонок. Стоял с ней рядом. Может быть, она застала у себя взломщика… Эта мысль чуть не свела Мэллори с ума. Он попытался выразить свой страх словами, разразившись потоком ругательств. А потом ударил кулаком по приборной доске.
Две женщины, стоявшие на тротуаре, наклонились и заглянули в окно. Одна из них пошевелила губами, что должно было означать: «У вас все в порядке?» Другая начала смеяться. Потом машины медленно двинулись вперед.
Мэллори сделал глубокий вдох и попытался сосредоточиться на управлении машиной. Он — здравомыслящий человек, а потому должен мыслить здраво. Отделять факты от пугающих образов, заполняющих его мозг. Сосредоточиться на фактах. Его дочь расстроена. Она попала в какую-то беду. Она дома и почти наверняка одна. Скоро он будет у нее, они поговорят и все выяснят. Нужно дышать глубже.
Добравшись до своего квартала, он слегка успокоился. Однако когда Мэллори увидел машины, стоявшие бампер к бамперу вдоль всей Кордуэйнер-роуд, его спокойствие бесследно исчезло. Он сбавил скорость, но услышал позади гневные гудки. На углу стояла красно-белая полосатая будка. Рабочие бурили асфальт, в результате чего движение стало однорядным. Свободного пространства не было. Он попробовал свернуть на Элмстон-роуд — безнадежно. На Харбидаун-роуд творилось то же самое; машины направляли в объезд. В отчаянии Мэллори бросил машину у гаража, на котором висела надпись: «Не парковаться ни в коем случае».
Полли открыла дверь и с удивлением уставилась на отца. Потный и запыхавшийся Мэллори держался за бок и с трудом выдавливал слова.
— Папа? — Она помогла ему войти в прихожую. — Господи, что ты делал?
— Бе… бежал.
— Зачем? Я в порядке. — Полли пыталась поддержать его. — Честное слово. Почему ты бежал?
— Волновался. — Мэллори оперся о перила; его не держали ноги. Шумный выдох причинил ему боль, но дышать становилось все легче. — Ты говорила так…
— Ох, папа. — Полли снова неловко обняла отца, и они чуть не потеряли равновесие. — Проходи и садись.
Гостиная, которая в кошмарах мерещилась ему разгромленной, выглядела как обычно. Мебель и вазу с вялыми розами освещали слабые лучи предвечернего солнца, делавшие заметной пыль. Мэллори пошел к диванчику; Полли помогала отцу так, словно он был инвалидом.
— Я принесу тебе попить.
— Нет-нет! Ради бога, рассказывай!
Мэллори пристально осмотрел дочь. Ни следа слез. Он был тронут тем, что Полли умылась, вытерла лицо и постаралась преодолеть отчаяние. Теперь она выглядела спокойнее его самого. Но тут ее глаза потемнели, а губы задрожали. Полли сжала их так, что они превратились в ниточку. Мэллори взял дочь за руку.
— Рассказывай, Полл.
И она рассказала. Рассказала, что начала играть на бирже с группой спекулянтов, которых считала своими друзьями. Сначала выигрывала, потом стала проигрывать и наконец получила возможность отыграть все с лихвой, поскольку прошел слух о новой очень успешной интернет-компании. Придя в отчаяние оттого, что не может воспользоваться столь сказочной возможностью, она взяла ссуду у банкира их группы. Этот человек не сомневался, что слух верен, а он никогда не ошибался.
— Честное слово, папа, этому парню еще тридцати нет, а он ужасно богатый, хотя начал с нуля. Он предложил мне договор, я подписала его, и несколько недель все было в порядке. Не потрясающе, но курс акций был устойчивым. А потом все рухнуло, и я осталась ни с чем… Именно тогда я прочитала пункт, набранный мелким шрифтом, — глотая слезы, продолжила она. — Двадцать пять сложных процентов в месяц, поскольку у меня нет финансового поручительства. Это было три месяца назад, и теперь проценты стали почти такими же, как сам долг. Он… э-э… предложил другой способ расчета, но я не смогла на это пойти. Он такой мерзкий, такой противный, такой сальный…
— Ни в коем случае! — Мэллори овладел черный гнев. Он ненавидел этого незнакомца, хотел схватить его за глотку, потрясти и задушить. О боже, что за ублюдок!
— Папа, ты делаешь мне больно.
— Извини. — Он отпустил ее руку. — Извини, милая.
— Долг все растет и растет. Он такой же спекулянт, как те, кто наживается на ипотеке. Берешь в долг пять фунтов, а по прошествии времени оказываешься должен пятьсот.
— Полли, сколько ты заняла?
— Десять.
— Десять тысяч? — Полли опустила голову, и ее пышные темные кудри упали на лицо.
— А сколько твой долг составляет сейчас?
— Почти шестнадцать.
— Это невероятно. — Мэллори осторожно вздохнул и шумно выдохнул. — Ты говорила об этом кому-нибудь?
— Кому?
— Разве в ЛШЭ не у кого спросить совета?
— Мне нужен не совет, а деньги, будь они прокляты! — Полли заплакала, закрыла лицо руками и начала медленно раскачиваться взад и вперед.
— О господи…
— Я думала, ты меня поймешь. — Ее голос звучал глухо и безжизненно. Так, словно спор длился уже несколько часов и они смертельно устали. — Думала, поможешь.
— Помогу. Просто жалею, что ты не обратилась ко мне раньше.
— Я не могла. Ты был не в том состоянии.
— Только подумать, что ты несла такое бремя в одиночку…
Внезапно Мэллори вспомнил ссору из-за квартиры Полли, состоявшуюся несколько недель назад. Ссору, которую прервал телефонный звонок Бенни и известие о смерти Кэри. Видимо, для этого ей и были нужны деньги. Вспомнил осторожный скептицизм Кейт. Жена была права. Одно признание этого факта заставило Мэллори почувствовать себя так, слово он предал Полли.
— Когда я узнала, что тетя Кэри оставила мне все эти акции, то испытала огромное облегчение. Папа, но ждать еще десять месяцев — это ужасно. Тогда от этой суммы ничего не останется. — Полли смотрела на отца глазами, полными невыплаканных слез. — Ты знаешь Денниса всю свою жизнь. Если ты попросишь его оказать тебе услугу и один раз нарушить правила, я уверена, что он тебе не откажет.
— Полли…
— Мне не нужна вся сумма. Только то, что я должна.
— Для этого не нужно обращаться к Деннису.
— Не понимаю, — с искренним недоумением сказала Полли, честно глядя отцу в глаза. Она готовилась к этому моменту с того дня, когда залезла в кабинет Денниса и узнала, кто на самом деле управляет ее наследством.
— Твоя доля является частью имущества тети Кэри. А теперь это имущество перешло ко мне.
— Я не могу… Что? — Хорошенький ротик Полли недоверчиво приоткрылся. Потом она засмеялась и заплакала одновременно, бросилась к нему на шею и промочила пиджак слезами. — Тогда все в порядке!
Мэллори неловко погладил дочь по голове. Потом Полли села, вытерла лицо рубашкой, очень серьезно посмотрела на отца и расправила плечи, словно приняв решение.
— Я сделала это для тебя, папа.
— Что?
— Ты был заперт в этой ужасной школе как в сумасшедшем доме. Это было жестоко. Я видела, как работа медленно убивала тебя. И все потому, что у нас не было денег.
— Теперь все позади.
— Когда я приезжала домой, ты напоминал маньяка. Смотрел на меня так, словно не узнавал. Ты помнишь это?
Озадаченный Мэллори покачал головой.
— Я боялась, что ты совершишь что-нибудь отчаянное. И не могла этого выдержать. Просто не могла. — Она стиснула кулаки и сильно ударила ими по ручкам кресла. — Эти задницы зарабатывают бешеные деньги с помощью шулерства! Вот я и подумала, почему часть этих денег не может достаться моему отцу?
— Ох, Полли… — У растроганного Мэллори перехватило дыхание. Все смешалось в его мозгу. Восхищение дочерью, которой хватило смелости нести такое тяжелое бремя и молчать. Ненависть к незнакомцу, пытавшемуся с помощью шантажа заставить Полли лечь с ним в постель. Но сильнее всего были радость и благодарность за это проявление дочерней любви. Конечно, он всегда любил ее. Большинство родителей любит своих детей, потому что считает их своим достоянием. «И они тоже любят нас, — думал Мэллори, — пока остаются маленькими. По крайней мере, должны любить, потому что мы — их спасательный трос. Вырастая, они теряют причину любить нас, но все же продолжают любить. О господи, разве мы не счастливчики?»