— Глотай разом. Скоро полегчает.
Старик жалобно глянул на меня. Потом на ложку. Открыл рот. Я залил обезболивающее ему в рот.
Старик проглотил, сморщился от горечи. Потом сплюнул неприятную на вкус слюну и тут же зашипел ещё и от боли в ноге.
— Вот. Запей, — предложил я ему фляжку.
Тот принял, сделал несколько жадных глотков. Тогда я вернулся на своё место.
— Теперь рассказывай.
Айдарбек чуть-чуть помедлил. Вздохнул и заговорил:
— Душманы пришли. Сказали, им нужны проводники. Я отказался. Но когда они сказали, что убьют всех — Расул вызвался идти. Расул мой первый сын. Он застал дни, когда я ещё по горам ходил. Расул со мной ходил, когда стал уже мужчиной. Он горы знает. Расул говорил душманам: я пойду вместо отца. Ну… ну они как узнали, что мы по горам ходили, забрали всех — и меня, и Расула, и Джамиля.
— А Джамиль? — спросил я. — Он тоже ходил по горам?
Чувствовал я, что старик юлил. Он упорно не хотел рассказывать нам о своём младшем сыне. Всячески избегал этой темы.
Горец не ответил сразу. Он сжал свои большие обветренные губы.
— Он пастух. Не ходил проводником. Но пас овец высоко-высоко в горах. Потому его тоже взяли.
Внезапно Айдарбек снова скривился от боли, даже скрипнул зубами.
— Можно банг?
— Можно, — я решил его не мучать лишними расспросами касательно сына. Видел, как тяжело даётся старому Айдарбеку наш разговор. Но всё равно спросил: — Но сначала расскажи, кто с ними пошёл? Ты видел тех душманов?
— Видел, — кивнул Айдарбек. — Только лица не видел. Они их закрыли. Один был длинный, как палка. Глаз у него недобрый, нечеловечий. Второй душман — маленький и крепкий, как пенёк. Второй…
Старик указал на свою винтовку «Мосина», стоящую у стены рядом с Сагдиевым. Докончил:
— С ружьём.
Мы переглянулись.
— Первый вооружён? — спросил я.
Айдарбек покачал головой.
— Не знаю. Я не видел. Но второй… У второго на ружье… — Он задумался. Снова сморщил лоб глубокими складками. — У него дурбин-назар.
— Что? — не понял Уткин. — Какой Назар?
— Дурбин-назар, — Айдарбек сделал руками жест, как бы показывая трубу или цилиндр.
— Трубка? — спросил я.
— Да, — тот покивал. — Труба.
— Оптический прицел, — проговорил я тихо. — Значит, среди них идёт снайпер.
— Плохо дело, — покачал головой Вася Уткин.
— А чего плохо-то? — возразил ему Сагдиев. — Там же Алим. У Алима с собой плетка. Если что — он любому снайперу сто очков вперёд выдаст.
— Если только, — я потёр слегка колючую от появлявшейся редкой щетины щёку, — их не захватят врасплох. Ладно.
Я поднялся, протянул Айдарбеку его сморщенный, словно лицо старика, мешочек.
— На тебе твой банг.
Старик торопливо принял его. Сунул пальцы внутрь, потом в рот. Стал быстро жевать зёрна. Потом почему-то уставился на Ильяса. Внезапно предложил и ему отведать своего дурмана.
Тот отмахнулся.
— Не, спасибо, отец, — сказал Сагдиев. — Я хоть и мусульманин, но не дурманщик. Жуй себе спокойно свой банг.
— Опаздывают, — буркнул мне Вася, когда увидел, как я смотрю на часы.
А между тем подходило уже два часа следующего дня.
Сегодня было ясно. Синее, безоблачное небо развернулось над горами. Солнце стояло высоко. Пекло оно так, что прозеваешь — получишь ожог. Тем не менее, стоило ему скрыться за каким-нибудь горным хребтом, температура тут же падала. Холодало.
Светило мерно плыло по небу. Под его лучами скалы отбрасывали чёрные, словно бы вырезанные ножом тени.
Воздух на хребтах, что были подальше, дрожал под палящим солнцем. Тут и там возникали миражи: то тень вдали, будто бы от вражеского снайпера, засевшего за валуном, то незнакомый силуэт путника, следующего прямо между скальных выступов.
Я стоял на улице, на тропе. Осматривал окрестности.
Дул ровный ветер. Пусть сегодня был он не сильным, не порывистым, но всё равно пронизывал до костей. А ещё — монотонно шумел в скалах и ущельях. Шум этот соседствовал с ровным шуршанием собственной крови, звучащей в ушах.
Сухой, разреженный воздух раздражал слизистую. Каждый вдох давался с усилием.
Я уже чувствовал лёгкую головную боль, которую, впрочем, сам себе приказал не замечать. К ней примешивалась сонливость.
Я понимал — это симптомы горной болезни, с которыми придётся бороться, чтобы оставаться бдительным.
— Да, запаздывают, — согласился я.
Вася Уткин, вернувшийся только что от лошадей, посмотрел вниз, в пропасть. Сказал:
— Если б на тридцать минут, ну на час, я бы ещё понял. Горы тут, всякое может случиться. Но они и правда долго уже.