Я не знал, где именно движется Молчун. Не знал, вооружён ли он. Не знал, как далеко он. Но действовать всё равно было надо.
Я в миг взорвался резким движением — перекатился на спину, вскинув автомат.
Только тогда я увидел, где именно шёл Зубаир.
Двигаясь немного сгорбившись, он пробирался у правого края тропы, под скалой. Снайпер замер, когда увидел, как я вскинул оружие.
Нас разделяли метров сорок тропы.
Я почти не целился. На это просто не было времени. Потому я просто направил ствол автомата куда-то в Молчуна и нажал на спуск.
АК разразился длинной очередью. Непослушно задрожал у меня в руках, норовя поднять ствол выше к небу.
Пули защёлкали по скале за спиной Молчуна. С глухими хлопками стали ложиться на тропу, разбрызгивая щебень и поднимая пыль.
Эти секунды стали для меня настолько длинными, что я смог уловить, как попал в него. Увидел, что на правой ноге снайпера, пониже колена, дёрнулась одежда. Точно так же дёрнулась она и на бедре. Последняя пуля, которая угодила в Зубаира, раздробила ему правую кисть.
Ноги Молчуна подкосились, и он странно, как-то неестественно для человеческого тела, рухнул на правый бок.
Я ловко извернулся, сел на ноги без помощи рук и, не снимая мушки с лежащего снайпера, выпрямился.
К этому моменту Мартынов, держа наготове автомат, тоже оказался уже на ногах.
— Лежать! Лежать, не двигаться, мля! — орал он во всё горло.
Зубаир, явно ошарашенный происходящим, замер, лёжа и опираясь о землю локтем правой руки. Левой, здоровой, он зашарил у себя на поясе.
— Руки! Руки, чтоб я видел! — крикнул я, пока мы с Витей торопливо сокращали дистанцию до Зубаира.
Тот дёрнул левую так, будто схватился за что-то горячее. Показал мне страшно изуродованную беспалую правую кисть, на которой остались только безымянный, мизинец и большой палец.
Кажется, снайпер сам всё ещё не совсем понимал, что происходит. А потому очень удивился ране на своей руке. Казалось, он тут же потерял всякий интерес к нам, уставившись широко распахнутыми глазами на изуродованную ладонь.
— Не двигаться! — крикнул ему Витя.
Оказавшись рядом, мы наставили на него автоматы.
Я видел, как кровь мерно вытекает у него из ран на ногах.
Внезапно Зубаир дёрнулся. Он полез здоровой рукой к своей кобуре на поясе.
Мартынов тут же приготовился стрелять.
— Нет! — крикнул я, бросаясь на Зубаира.
Когда он всё же достал оружие, я понял, что он собирается сделать.
Он и не думал направить пистолет на нас, чтобы в отчаянном порыве храбрости защититься. Он приставил ствол своего старенького ТТ к подбородку, неловко норовя взвести курок большим пальцем левой руки.
Я не дал ему этого сделать.
Отбросив автомат, вцепился ему в предплечье. Хлопнуло. Пистолетная пуля ушла куда-то вверх.
Я оказался верхом на Молчуне, отобрал у него пистолет и отбросил под скалу.
Мартынов тут же подскочил с другой стороны, нацелил ствол АК прямо ему в лицо.
— Давай, — каркающим, грубым голосом бросил Зубаир. — Давай! Стреляй, русская собака!
— Я тебе щас всю рожу перекрою! — крикнул Мартынов, тыча стволом Зубаиру в щеку.
— Нет! — Я вырвал свою измазанную кровью руку из хватки израненной кисти Молчуна, положил её на цевьё Витиного автомата, отводя его в сторону. — Нет! Он этого и хотел!
— Так пусть сдохнет!
— Нет, Витя, — сказал я, глядя в лицо Мартынову, — нельзя.
— Почему⁈ — выкрикнул тот, уставившись на меня дурным взглядом. — Он бы нас всех перестрелял, как уток, если бы мог!
— Он может что-то знать, — сказал я. — Может владеть информацией о «Пересмешнике».
— Его лучше убить, — сказал Марджара, неведомо когда оказавшийся у нас за спинами.
Я оглянулся.
Надим Хусейн выглядел так себе. Его лицо сильно опухло после моего удара. Губы превратились в один большой струп запёкшейся крови.
Тем не менее взгляд его оставался холодным и внимательным. Я бы сказал — расчётливым.
— Вот в этом я с тобой, вражина, согласен, — прошипел сквозь стиснутые зубы Мартынов.
— Он хитер, — покачал головой Марджара. — Даже раненный — опасен. Он может попытаться убить кого-то из нас, если мы потеряем бдительность.
Я глянул на Молчуна. Лицо его выражало одну-единственную эмоцию — изумление. Зубаир широко распахнул глаза и уставился на меня. Но, казалось, он совершенно ничего не видел. Взгляд его был пуст. Направлен куда-то внутрь себя.
— Он не станет сопротивляться, — сказал я холодно.
— Станет. Я его знаю. Ты — нет. Он…
— Что бы ты сделал, если бы узнал, что твоя семья погибла? — перебил я Хусейна.