Когда наконец парни загрузились в кузов, водитель с ефрейтором вернулись в машину.
— Ну что, братцы! Поехали мы! — закричал Синицын, размахивая полупустым дембельским чемоданом. — Не поминайте лихом!
— Бывайте! — кричал Сагдиев.
— Хорошей службы, хорошей службы, парни! — прощался с нами Ваня Белоус из кузова.
— Ну что⁈ — рассмеялся Нарыв. — Давай, братцы! Ану — толкай их вон с заставы! Хватит, наслужились уже!
Мы все как один ринулись к шишиге. Уперлись, кто в кузов, кто в кабину. Со свистом, смехом, криком, принялись толкать машину вон с заставского двора.
Та, на холостом ходу, покатилась под одним нашим нажимом.
— И… Раз! — закричал я с улыбкой, упираясь руками в кабину.
— И… Раз! — ответили пограничники почти хором.
Шишига медленно, но все быстрее и быстрее покатилась. Мы — за ней. Сначала медленным, неторопливым шагом, а потом все скорее и скорее. Когда машина оказалась за воротами, а водитель поддал газу — мы побежали за машиной бегом.
Так и ушла шишига, загруженная дембелями. Те махали нам из кузова. Кричали пожелания добра и легкой службы. А мы в ответ желали им удачно добраться домой.
— Сашка! — внезапно Мартынов выступил вперед среди остальных, выпрямился, поставив кирзач на задний борт.
— Ты обещал, Сашка! — крикнул он, сложив руки рупором.
— Помню! — ответил я.
Мартынов же помахал напоследок «клоуну», провожавшему дембелей с наблюдательной вышки, и машина добавила газу. Все быстрее стала отдаляться от нас.
Мы все — и дембеля, что уезжали сегодня с заставы, и пограничники, что их провожали, еще долго махали друг другу. Еще долго прощались, нарушая устоявшуюся и спокойную тишину Границы.
— Значит, завтра к утру отделение должно остаться на заставе, так? — спросил я у Васи Уткина.
— Ага. Должно. Если Солодов придет с ночи. Алим и так сидит на заставе, Гия помогает. Ну… Ну если только Матузного сегодня Таран не отправит днем в дозор. Тогда все должно быть хорошо.
Вчера дембеля отбыли в отряд, и Шамабад ждал пополнения. Возможно, новенькие прибудут сегодня, но скорее всего завтра.
Впрочем, сейчас нас это не слишком волновало. Сейчас у нас была служба.
Стоял день. Подходило два часа. Горячее солнце стояло высоко, но над Пянджем шумел прохладный ветер. Он продувал хорошо, охлаждал, приятно щекотал шею и лицо.
Я, во главе наряда из четырех человек, следовал по вверенному нам участку границы.
Шли сегодня тут я, Уткин, Малюга и Матузный. Меряли шагами правый фланг.
— А что такого, Саш? — спросил Матузный, и я обернулся к нему. — Чего хотел-то? Зачем весь взвод собираешь?
— Надо, — ответил я беззлобно.
— Да ладно, не таи, — улыбнулся Малюга, шедший последним. — Что приключилось-то? Ты, если чего сказать хочешь, так нам скажи! Мы передадим остальным!
— Так не пойдет, — громко, перекрикивая ветер, сказал я. — Мне надо, чтоб все собрались.
— Заче? — удивился Уткин, следовавший прямо за моей спиной.
— Потому что, — я обернулся к нему, — потому что Витя Мартынов так просил.
Дальше мы растянулись цепью. Преодолели присловутую Угру, впадавшую в Пяндж. Миновали выжженные дожёлта заросли рогоза, в которых когда-то случилась у нас перестрелка с боевиками Юсуфзы.
Достигли леса, где берег Пянджа уходил за поворот, и дальнейший участок на короткое время уходил из виду.
Я глянул на часы, а потом привычным делом достал свой компас.
В нарядах я время от времени доставал компас и осматривал, как реагирует стрелка на том или ином участке. Иногда она стояла на месте. Иногда вдруг колыхалась. Когда слегка, когда чуть сильнее.
Сейчас стрелка снова колыхнулась, да так, что указала в противоположную сторону.
— Интересно, — проговорил я задумчиво. — Надо бы сказать Тарану.
Когда мы миновали поворот, то почти сразу увидели чужую машину на участке. Это был армейский УАЗик. Возле него стояли двое офицеров.
Офицеры о чем-то болтали. Увидев нас, обернулись.
— Инспекция, что ли какая? — спросил Матузный, насторожившись.
— Не знаю, — ответил я ему. — Сейчас выясним.
Когда мы приблизились, я смог рассмотреть офицеров. Оба были молодые лейтенанты-пограничники. Только один из них оказался старшим.
Это были подтянутые парни с молодыми, но по-офицерски строгими лицами.
Старший лейтенант оказался чуть пониже младшего, но шире в плечах. У него были черные волосы, едва заметной челкой выбивавшиеся из-под фуражки, небольшие карие и очень строгие глаза, а еще кругловатое, широкое лицо с чуть заметными, сглаженными возрастом отметинами от немногочисленных детских оспин.