— Ответим! — убежденно подтвердил Платон, тряхнув русой головой, и добавил, имея в виду директора. — Он все знает!
Подошел редактор классной газеты Ваня Чижиков с Женей Тешевым.
— Серафима Михайловна, мы шестьдесят книг собрали для школы в Кривых Лучках. Там наш директор учился, когда маленьким был. Ваня Стоянов заметку написал, чтобы в других классах тоже собирали.
— Молодцы! — похвалила учительница. — А это что у тебя? Новая заметка?
— Это Женя Тешев написал: «Я хочу поскорее вырасти и на деле показать, как сильно люблю свою Родину»…
Серафима Михайловна ласково посмотрела на Женю.
— Вот это правильно, — самое лучшее — на деле показать! Ну, а ты что, Платон?
Платон протянул ей портрет стахановца. Над открытым лицом, с немного несимметрично нарисованными глазами, была сделана надпись: «Он уже выполнил пятилетний план».
Портрет всем понравился, а Петр Рубцов предложил:
— Серафима Михайловна, давайте стахановцу письмо напишем!
Но учительница возразила:
— Нам сейчас еще нечем особенно хвалиться, надо сначала улучшить свои дела, а потом написать… У Жени, например, тройка по арифметике.
— Я отвечу на пять! — клятвенно пообещал Женя, прикладывая руку к груди.
— Посмотрим… А Вене ты помогаешь?
— Помогаю, — радуясь, что может сообщить об этом, воскликнул Женя. — Мы утром, как приходим в школу, друг у дружки проверяем: перья есть? промокашки есть? Вчера я перышко сломал, он мне запасное дал.
— Так и должно быть, — одобрила учительница, — мы люди дружные, нас потому никто и не одолеет! Ну, марш, марш отдыхать, — притворно сердитым голосом сказала она, — сейчас у вас иностранный, ведите себя примерно, — и строго поглядела на Плотникова.
Толя кротко потупил взор, но сквозь щелочки приспущенных век глаза поблескивали озорно.
— Товарищи учащиеся, — раздался голос диктора, — говорит радиоузел школы имени Героя Советского Союза Василия Светова. Сегодня мы передаем советы учителя: «Как лучше готовить уроки» и обзор: «Новости школьного спорта»…
Возвратившись в свой класс после того, как окончился урок иностранного языка, Серафима Михайловна по многим мелочам — безупречной чистоте пола, ровным рядам парт, спокойным лицам детей — безошибочно определила, что урок прошел хорошо. Но вот она нахмурилась. Доска с написанной по-французски фразой «Мы за мир» не была вытерта. Она подошла к доске, взяла тряпку.
— Если дежурному так трудно выполнять свои обязанности, — сухо сказала она, — я за него это сделаю, — и начала медленно вытирать доску.
Подскочил дежуривший Веня Стоянов.
— Серафима Михайловна, я сам! — умоляюще воскликнул он.
На него зашипели со всех сторон:
— Дежурный называется!
— Руку лень поднять!
Под осуждающими взглядами товарищей Стоянов вытер доску.
Особенно возмущался промахом дежурного «завхоз класса» Женя Тешев. Должность эту учредили сами ребята и очень гордились тем, что у них — «свой Савелов».
У Жени в специальном ящичке хранились: стакан для воды, мыло и полотенце. Перед уроками он строго следил, чтобы дежурный протер стекло на столе Серафимы Михайловны и налил чернила в ее чернильный прибор.
В следующую перемену в учительской к Боковой подошла маленькая, белая как лунь, Вера Семеновна.
— Должна вас огорчить, Серафима Михайловна… Ваши пострелята сломали цветок в моем классе.
— Кто? — Бокова сжала губы, и от этого яснее проступили усики над ними.
— Но знаю… Боролись и сломали.
Когда окончился последний урок, Серафима Михайловна задержала класс. Обводя всех суровым взглядом, она опросила:
— Кто из вас сломал цветок в четвертом «В»?
Учительница заметила, что Толя Плотников сидел необычайно смирно, и подумала: «Неужели опять он?»
— Это не мы, — раздался хор голосов.
— Значит, я могу сказать директору, что виновные не в нашем классе? Я не обману его?
Класс молчал. В разных углах его раздавался взволнованный шопот. Петр Рубцов, сидящий за первой партой, с огорчением смотрел на учительницу серьезными глазами.
— Так я пойду к Борису Петровичу, — взяв свой портфель, решительно повернулась Бокова и пошла к двери, — скажу, что мы тут ни при чем!
— Подождите, Серафима Михайловна! — отчаянным голосом закричал Петр Рубцов, словно спасал учительницу от огромной опасности.
Все вскочили.
Серафима Михайловна возвратилась к столу, дети сели. Стоял только Петр Рубцов, потому что учительница осуждающе смотрела на него.