Он любил повторять: никогда не рисуйте молча, всегда задавайте себе задачу, ведите беседу с натурой, с самим собой. Всякое дело, он говорил, любя надо делать, даже и пол подмести. Художник живет, пока увлечен, пока он чего-то хочет и что-то может. В искусстве это — закон.
— Дело свое надо любить! Какой бы ты ни был талант, а без любви ничего не выйдет.
— А мы что, разве не любим? — спрашивал Митька. — Куда уж еще-то любить?!
— А вот «куда»…
И принимался рассказывать курсу историю про какого-то мальчика, который так любил рисовать, что забывал обо всем на свете и носом часто шла кровь. Слег, заболел, лежит как бумажный, носик уж завострился, вот-вот, не сегодня завтра, помрет. Гробик ему хотят заказать, соседская девочка прибегает мерку снимать. «Хорошенький гробик Плюшечке сделаем, обошьем его сверху красиво, тебе хорошо в нем будет лежать… А ну протяни-ка ножки! Вот та-ак… Ты умирать-то не бойся, кто до семи годиков умирает, тот младенец считается, у него на том свете крылышки вырастают, он полетит прямо в рай…»
Слушает мальчик и тихо так спрашивает: «А красочки там, на том свете, будут?»
— Вот как надо любить свое дело!
Старый художник лез в карман за платком, сам взволнованный этим своим рассказом, трубно сморкался и всхлипывал, снова вспомнив про «красочки».
Митька, не выдержав, спрашивал, кто же был этот мальчик.
— Это не важно кто. Важно, что из него получился художник. Великий русский художник! Это и есть самое важное.
Однажды Колька на перемене, собирая вокруг себя публику, начал распространяться о том, как хорошо кто-то сделал — урезал уроки талицкого искусства. Увлекся и не заметил, как подошедший Норин встал, опершись на палку, и слушал его разглагольствования.
— Это серьезно вы… про искусство про наше? — недовольно задвигав бровями, спросил его старый художник.
Колька смутился, но ненадолго. Ответил твердо и не без вызова:
— Да, я так считаю. Только время у нас отнимает, а пользы — как от козла молока!
— Вот как?! — проговорил удивленно и медленно Норин. — Простите, как ваша фамилия?
Колька сказал. И добавил:
— Пойдете директору жаловаться?
— К директору я не пойду, это вы зря, — вспыхнув, с трудом удержался художник. — А вот скажите-ка мне, товарищ Корнильев: вы знали, куда поступали, в какое такое училище?.. Знали? Вот и прекрасно! К чему же тогда эти ваши претензии?! — Глянул на Кольку эмалево-голубыми глазами: — Кроме того, должен вам доложить, что сам Рафаэль не брезговал прикладным искусством, орнаменты создавал. Рубенс делал картины для гобеленов, Растрелли мебелью занимался и сервировкой столов. Казаков, архитектор русский великий, проектировал люстры, Воронихин — вазы, Врубель — тот увлекался майоликой. А вот товарищ Корнильев не хочут, они не желают, для них это низко, видите ли!..
Кругом засмеялись, а Колька смешался, не ведая, что отвечать.
Глава XI
1
На Ильинском кладбище, возле старинной маленькой церкви Ильи Пророка, трогательно напоминавшей шатровой своей колокольней церковь с картины «Грачи прилетели», лежит за железной оградой вросшее в землю надгробие в виде плиты, с православным крестом на ней.
На черном мраморе выбито:
Дмитрий Николаевич.
НОРИН
Николай Илларионович
НОРИН
скончался 14 сентября
1883 г. жил более 80 лет.
Супруга его
Мария Николаевна
НОРИНА
урожд. Коровенкова,
сконч. 2 марта 1882 г.
Иларион Петрович, Петр
Пахомович, Пахомий Максимович,
Максим Федорович,
Федор Федорович, Федор…
НОРИНЫ —
крестьяне-иконописцы
села Талицкого
Сделано это надгробие и выбиты имена по заказу двоюродного брата старого Андрея Михайловича Норина, Павла, известного живописца. Водрузили плиту на могиле Дмитрия Николаевича, единственного, о котором было известно точно, где он похоронен. А вот остальные… Могилы их тоже на этом кладбище, но не отыскать их теперь.
В бумагах, хранящихся в их семье, прадедом Нориных, ныне живущих, Илларионом Петровичем, сделана запись: «Дед наш Пахомий скончался 1820 года». Среди бумаг сохранился рисунок и самого Иллариона Петровича, изображающий голову Иоанна Богослова, с надписью на нем: «Сей рисунок Ларивона Петровича собственной ево чести…»